Пресса

РИА Новости, 30 июля 2024 г.

Алексей Громов: нефтяные санкции — это борьба между атакой и обороной

173 просмотра

Первые санкции Запада коснулись российской нефтяной отрасли 10 лет назад — в июле 2014 года. Новая волна ограничений нахлынула на сектор в 2022 году. Какие цели преследовали инициаторы санкций в 2014 и 2022 году и почему они не сумели достичь их, как России без потерь удалось перенаправить экспорт нефти после эмбарго и что поможет свести на нет любое давление против России, в интервью РИА Новости рассказал главный директор по энергетическому направлению Института энергетики и финансов Алексей Громов. Беседовала Дарья Семенова.

— Первые санкции, затронувшие российскую нефтяную отрасль в июле 2014 года, коснулись двух компаний — «Роснефти« и «Новатэка«. Как отрасль тогда восприняла первые санкции?

— Это был первый прецедент санкционного давления на современную Россию. Основные ограничения, которые были введены в отношении целого ряда российских нефтегазовых компаний, а не только «Роснефти» и «Новатэка», в первую очередь коснулись доступа к западному финансовому рынку.

По сути, российским компаниям, попавшим под санкции, отказали в предоставлении долгосрочных кредитов на срок более 90 дней на Западе, которые традиционно использовались для обеспечения финансирования крупных проектов в отрасли. Это оказалось серьезной проблемой в условиях того, что наши ведущие компании, в частности «Роснефть», находились на пике закредитованности. И возникал вопрос, смогут ли они в таких условиях обслуживать свой внешний долг и реализовывать масштабные инвестпроекты.

— В итоге им удалось найти новые финансовые рынки?

— Удалось. Но я могу сказать, что эти первые западные финансовые санкции имели интересные последствия. Расчет западных стран был на то, что российская нефтяная отрасль, столкнувшись с ограничениями, будет все заработанные деньги тратить на обслуживание корпоративного долга и заодно сокращать инвестиции в собственное развитие.

Однако статистика последующих лет показала, что инвестиции в развитие отрасли не упали, а наоборот, выросли. И решение было найдено не в поиске альтернативных зарубежных инвесторов, например, из Китая, а за счет обращения к российскому финансовому рынку.

В результате «голубые фишки» вернулись на российский рынок заимствований, обеспечив ему нужную финансовую глубину и надежность. По сути, тем самым способствовали общему укреплению российской финансовой системы.

Наши банки ВТБ, Газпромбанк, Внешэкономбанк (теперь ВЭБ.РФ), получили возможность кредитовать российские нефтегазовые компании, которые до этого брали деньги за рубежом, где они выдавались на лучших условиях. А теперь российский рынок предоставил для нефтяников сопоставимые западным условия, иногда даже лучше.

— Такой огромный сектор пришел кредитоваться в российские банки. Те есть они стали бенефициарами этих санкций?

— Представьте, когда ведущие предприятия не обслуживаются в стране, тогда получается, что банковская система работает с так называемыми компаниями второго эшелона. А это означает больше рисков неплатежеспособности, и поэтому ставки по кредитам выше.

Но как только наши первоклассные заемщики вернулись в Россию, это все перевернуло и придало новое качество российской финансовой системе. Безусловно, банки только выиграли от этого.

— Помимо финансовых санкций были введены и технологические, какую цель преследовали они?

— Целью первых технологических санкций, введенных в 2014 году, было ограничить долгосрочные перспективы технологического развития российской нефтегазовой отрасли. Ведь предполагалось, что мы очень глубоко и сильно зависим от зарубежных технологий, особенно в сфере добычи трудноизвлекаемых запасов, а также работы на глубоководном шельфе и в Арктике.

Однако по прошествии 10 лет можно сделать вывод, что эти технологические санкции стали настоящим толчком к реальной, а не «бумажной» имплементации программы импортозамещения в России.

Среди российских компаний до этого периода была распространена практика, что технологические решения и оборудование лучше купить за рубежом у признанных лидеров отрасли и не рисковать финансово, пытаясь развивать собственные компетенции в сфере нефтегазового машиностроения. Таким образом, до введения санкций нефтяная отрасль развивалась в неправильном ключе, мы становились все более импортозависимыми.

— Когда в 2014 году были введены технологические санкции, многие эксперты говорили, что если они не будут ослаблены, то после 2020 года добыча нефти в России существенно снизится. Но в итоге спустя 10 лет мы видим иную картину, более того, был даже рекорд по добыче.

— На динамику объемов добычи нефти с начала действия западных санкций в 2014 году влияли не сами санкции, а рыночная ситуация. Вы правильно сказали, например, в 2019 году в России был достигнут пик добычи нефти в 560 миллионов тонн, который не превзойден до сих пор. И, наверное, уже не будет превзойден. Дальше был большой провал 2020 года, связанный с пандемией коронавируса. Но после этого российская нефтяная отрасль до 2022 года практически каждый год прирастала добычей.

Дальнейшее сокращение добычи было связано в первую очередь с нашей проактивной позиции по линии ОПЕК+. Она была направлена на поддержание комфортного для России уровня нефтяных цен через управление предложением нефти, которое обеспечивает приемлемую стабильность рынка.

— Почему все-таки нефтяные санкции не сдержали добычу нефти в РФ?

— На момент введения санкций Запад панически боялся колебаний поставок российских энергоносителей, чтобы не навредить своей энергетической безопасности. Поэтому санкции были разработаны таким образом, чтобы текущая добыча России поддерживалась на приемлемом уровне, а вот будущие проекты оказывались бы под угрозой.

Но российские компании использовали время до запуска новых проектов, чтобы найти схемы получения критически важных зарубежных технологий, например, для разработки трудноизвлекаемых запасов. Иногда прибегали и к русской смекалке, которую сейчас принято называть параллельным импортом.

Например, такими инструментами закупок санкционных технологических решений через третьи страны или через свои зарубежные дочки активно пользовались компании «Лукойл« или «Газпром нефть«. Конечно, это были временные решения. А стратегически российские нефтегазовые компании начали формировать собственные технологические центры, разрабатывающие нужные решения для отрасли.

Я бы подчеркнул, что программа импортозамещения, которую предложило правительство, была построена очень правильным образом. За каждое критически важное направление в сфере импортозамещения в нефтегазовом комплексе отвечала одна или группа компаний, у которых есть наибольшая компетенция в этом вопросе. Эти усилия привели к тому, что сегодня по широкому ряду позиций мы уже вышли на собственные технологии и оборудование.

— Евросоюз, один из ключевых рынков российского экспорта нефти, практически сразу подключился к американским санкциям. Как такое давление повлияло на нефтяные котировки?

— Санкции 2014 года, введенные США и ЕС почти синхронно, не затрагивали краткосрочные поставки российской нефти. Все контракты исполнялись, сырье спокойно продавалось на всех рынках. В 2014 году было невозможно представить, чтобы Евросоюз ввел эмбарго на поставки российской нефти, это было немыслимо.

Реальное же воздействие санкций на энергетические рынки через беспрецедентную волатильность и рост цен было отмечено не в 2014 году, а с 2022 года. Когда пришло новое западное «цунами» — тогда мировой рынок в полной мере почувствовал эффект санкционных ограничений.

— Раз мы заговорили про санкции последних двух лет, то какие они вызвали основные проблемы для России?

— Если в 2014 году для нас ограничения были просто первым прецедентом, то санкции последних двух лет оказались абсолютно беспрецедентными. В тот период на фоне ограничений, которым подвергался нефтяной комплекс Ирана и Венесуэлы, наши санкции — это были цветочки. Но после 2022 года Россия стала абсолютным лидером по количеству санкций. Сейчас их совокупное количество, и не только против нефтянки, приближается к 20 тысячам.

Наиболее существенными санкционными ограничениями в нефтяной отрасли последних лет стало, безусловно, введение эмбарго западных стран на поставки российской нефти и нефтепродуктов. А также введение так называемого предельного уровня цен, или ценового потолка, на поставки российских нефтеналивных грузов в третьи страны.

И была еще третья проблема – это полное технологическое эмбарго, чего мы не ожидали. Таким образом, три составляющих стали основными факторами, которые структурно поменяли российскую нефтяную отрасль.

— Насколько радикально изменился мировой рынок нефти из-за таких ограничений?

— Мировая энергетика не знает примеров, когда менее чем за год кардинально меняется рынок нефти, где страна занимает в структуре торговли одно из лидирующих мест.

В феврале 2022 года, то есть в последний месяц до начала специальной военной операции и последующих за ней санкций, Россия продавала 65% своей нефти на рынках западных стран, плюс Япония и Южная Корея, — если говорить в современной терминологии, на рынках недружественных стран. Остальное направлялось, в первую очередь, в Китай и несколько других стран.

А ровно через год, в феврале 2023 года, когда только было введено эмбарго, 86% российских нефтеналивных грузов продавалось в нейтральные страны, а в недружественные страны, преимущественно в Японию и Южную Корею, не 65%, а лишь 14%. Потрясающее изменение в географии рынков сбыта для российской нефти!

Конечно же, это имело не локальное, а глобальное значение. Наша нефть переориентировалась на Индию и Китай. А нефть, которая поступала на индийский и, отчасти, китайский рынок с Ближнего Востока, направилась на рынки европейских стран.

— Как удалось так быстро переориентировать поставки нефтяных грузов?

— Надо отдать должное двум составляющим: конечно же, это усилия менеджмента российских нефтяных компаний и решение самих инициаторов санкций, как это ни парадоксально.

Если бы санкции — нефтяное эмбарго и ценовой потолок — вступили в силу немедленно, как только их объявили, то для России это было бы критическим вариантом. В этой ситуации компании бы на ходу перестраивали экспорт и теряли доходы. Было бы очень много проблем. Но эмбарго на поставки нефти было введено с отсрочкой в 6 месяцев с момента объявления, нефтепродуктов — 8 месяцев.

То есть у российских компаний был временной лаг, чтобы перестроить логистику поставок, найти новые рынки, заключить новые соглашения. И наши компании с блеском справились с этой задачей.

Естественно, для этого нужно было предпринимать определенные усилия. Например, компании предоставляли нефть своим новым покупателям в Индии с большим ценовым дисконтом, доходившим в отдельные месяцы 2022 года до 20-30 долларов за каждый проданный баррель. Но эти скидки позволили сформировать новые рынки сбыта под российские нефтеналивные грузы.

— Как решалась проблема логистики поставок нефти? Ведь новые рынки оказались существенно дальше традиционных.

— Основные точки поставок российской нефти в Европе были порт Роттердам в Нидерландах и Аугуста в Италии. Россия использовала на этих маршрутах танкеры-челноки класса Aframax, которые могли за неделю сделать рейс туда-обратно. Компании даже не замечали логистические затраты на такой экспорт, они составляли менее 1 доллара за баррель при цене российской нефти более 75 долларов за бочку.

Когда же европейский рынок закрылся для российских поставок из-за введенного эмбарго, то стало необходимо перебросить нефть из наших западных портов в ту же западную Индию, которая стала основным покупателем сорта Urals. Очевидно, что среднее время доставки нефти увеличилось. Теперь рейс занимает 60 дней, а стоимость доставки составляет 8-9 долларов за баррель.

— А как решалась проблема со страхованием морских перевозок нефти, о чем много говорилось?

— Традиционно фактическая монополия на страхование морских нефтяных грузоперевозок приходилась на так называемый английский клуб страховых компаний. Россия тоже до 2022 года страховала все перевозки нефтеналивных грузов в Англии.

Еще до введения эмбарго на нефть Россия немного предвосхитила эту историю и запретила российским страховым компаниям перестраховываться за рубежом. А следом докапитализировала в 10 раз Российскую национальную перестраховочную компанию (РНПК), что теперь позволяет отечественным страховым компаниям в полном объеме использовать российские перестраховочные мощности.

Также российские страховые компании, в первую очередь «Ингосстрах« и «Согаз», стали предлагать страховку для грузоперевозчиков российской нефти, чтобы эти перевозки не попадали под вторичные санкции. Это был непростой и длительный процесс. И даже сейчас примерно 50% страховок по-прежнему приходится на западные, в том числе и на английские компании. Но мы сумели сократить зависимость со 100% до 50%, это очень хороший результат.

— Почему у России все еще сохраняется иностранное страхование?

— Часть флота, обслуживающего перевозки российской нефти, по-прежнему принадлежит европейским грузоперевозчикам. Не вся же она перевозится российским или теневым флотом.

Так, если до начала действия санкций 2022 года примерно 50% российской нефти перевозилось официальными грузоперевозчиками из Греции, Мальты и Кипра, то сейчас эта доля снизилась до 25%. То есть четверть нефти России по-прежнему перевозят европейские грузоперевозчики. Естественно, они застрахованы в Британии.

Поэтому такая доля страхования в любом случае останется, пока европейским грузоперевозчикам не запретят перевозить российскую нефть. Такие инициативы неоднократно выдвигались, но все они блокировались в первую очередь Грецией, которую поддерживали Мальта и Кипр, потому что они на этом зарабатывают.

— То есть у российской нефтянки остается единственная сложность — страхование?

— Давайте не будем слишком оптимистичны, сложности остаются всегда. Санкционное противостояние — это как на войне, это всегда борьба между атакой и обороной. На каждую новую санкцию мы пытаемся найти меры противодействия. Но на Западе внимательно наблюдают и пытаются вводить дополнительные санкции, которые усложняют и без того сложную ситуацию для экспорта нефти из России.

Западные страны объявили, что с 5 декабря 2022 года одновременно введено эмбарго на поставки российской нефти и ценовый потолок в 60 долларов за баррель на ее перевозки в третьи страны. Сначала, как всегда бывает, все боялись нарушать запреты, а потом подняли голову — а все вроде можно, никто особо за соблюдением санкций не следит.

В результате получилось так, что до осени 2023 года большая часть российской нефти продавалась по цене выше ценового потолка. И никаких вторичных санкций, которыми угрожали США, не было. К осени прошлого года даже очередь из танкеров выстраивалась за российской нефтью, потому что ее было выгодно перевозить.

Тогда же дисконты на российскую нефть упали до минимумов, ставки фрахта нефтеналивных танкеров, перевозящих российскую нефть, сократились двое. То есть рынок вернулся к условно нормальному функционированию, практически не замечая санкций.

И вот тогда последовал неприятный удар — США, Великобритания и ЕС начали последовательно вводить блокирующие санкции либо против судоходных компаний, либо непосредственно танкеров, которые были, с их точки зрения, уличены в перевозке нефти с нарушением ценового потолка. А блокирующие санкции, если проводить параллели, это как тактическое ядерное санкционное оружие. Они фактически «выключают» субъект экономической деятельности, попавший под такие санкции, из международной экономической жизни.

В настоящий момент под блокирующими санкциями находятся 53 танкера, которые перевозили российскую нефть, это примерно 10% из числа всех судов. Пока это некритично.

— В итоге Россию не удалось вытеснить с мирового рынка нефти. В чем тогда был смысл всех этих санкций?

— Вы задаете вопрос прямо в «десятку». Западные страны на самом деле не стремились любой ценой, особенно ценой риска для своих экономик, обрушить российский нефтяной экспорт. Они хотели сделать так, чтобы минимизировать негативные воздействия на себя. Но понятное дело, что санкции — это всегда бумеранг: он бьет и по инициаторам санкций.

Поэтому целью санкционного давления было не уменьшение количества российской нефти на рынке, а сокращение доходов России от ее экспорта. Надо быть честными, определенный эффект санкции возымели. Это некая ложка дегтя, но основная бочка меда в том, что негативные эффекты, в том числе для доходов российского бюджета, могли быть гораздо глубже, серьезнее и более системными.

— На ваш взгляд, какие есть способы борьбы с санкционными эффектами?

— В целом, как я считаю, решением проблемы стало бы создание независимого финансово-логистического контура российской внешней торговли, в первую очередь санкционными товарами. То есть нам необходимо полностью уйти — причем с опережением новых санкций — от использования западной финансовой системы в части торговли российскими грузами: уходить от западных страховок, банков, системы взаиморасчетов в долларах и евро, переходя на взаиморасчеты в национальных валютах.

Это первый шаг, который нужно сделать, тогда никакие западные санкции не будут оказывать на Россию влияния.

В этом контексте мне импонирует идея создания независимой платежной системы БРИКС. Это один из очень серьезных шагов на пути к созданию контура торговли с основными дружественными странами. Понятно, что это означает закрепление фрагментации международной торговли. Однако не мы начали эту санкционную войну, но мы вынуждены на нее отвечать, чтобы обеспечивать устойчивость развития российской экономики в любых условиях.

— Можно ли оценить ущерб основным участникам этого санкционного противостояния – это Европа, США и Россия?

— Количественные оценки я бы предостерегся давать, потому что слишком много факторов влияют на корректность такого подхода. Но я бы ответил таким образом: с точки зрения системного экономического ущерба складывается впечатление, что от введения санкций больше всех пострадали европейцы. Ключевым покупателем российских нефтегрузов до 2022 года была именно Европа. Не США, не Великобритания, не Австралия, которые присоединились к санкциям.

Да, Россия потеряла премиальный европейский рынок, но сумела переориентировать весь свой экспорт на другие страны и в цене особо не проиграла. Цены на российскую нефть определяются по рынку, есть небольшой санкционный дисконт, но он сократился и находится в районе 12-15 долларов за баррель. А бывает и меньше 10 долларов. То есть это уже не такой уровень потерь, который мог бы быть.

А Европа в результате ухода российской нефти была вынуждена переориентироваться на покупку более дорогой американской либо ближневосточной нефти, которая в течение всего 2023 года продавалась с премией к цене Brent на европейском рынке. Потери очевидны.

— А кто же выиграл тогда от санкционной битвы?

— Основным бенефициаром этого противостояния стали США. Соединенные Штаты за счет беспрецедентного давления расчистили место для своих энергоносителей на рынке Европы. И сегодня нефтеперерабатывающие заводы Европы постепенно начинают перестраиваться под американскую легкую нефть. В нормальных условиях равной конкурентной борьбы для американской нефти Европа была бы закрыта. По цене они явно проигрывали России.

Санкции — это большая проблема, но это еще и возможность. Многие вещи в российской нефтяной отрасли не делались бы, если бы не было введено этих ограничений. Мне кажется, это очень хорошо, если благодаря или вопреки санкциям мы обретем технологическую независимость.

Надо относиться к этому так, что это новая реальность всерьез и надолго, и рассматривать санкции как возможность для развития национальной промышленности и экономики.

В материале упоминаются: Компании, организации: Российская Национальная Перестраховочная Компания (РНПК) 1250 СОГАЗ 9657

Ваше мнение об этом материале:

— Ваше имя
— Ваш email
— Тема

Ваш отзыв (заполняется обязательно):

Укажите код на картинке слева:

Установите трансляцию заголовков прессы на своем сайте

 Подробнее »

Получить код для трансляции заголовков прессы »