Анализ

Страховое право. Теоретические основы и практика применения Фогельсон Юрий Борисович Профессор кафедры публичной политики Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», старший партнер адвокатского бюро «Фогельсон, Юнусов и партнеры», старший партнер ОСЮР, доктор юридических наук

Вышла из печати книга профессора ГУ - ВШЭ, старшего партнера Общества страховых юристов, доктора юридических наук Юрия Борисовича Фогельсона «Страховое право. Теоретические основы и практика применения». В ней автор обобщил результаты своей научной и практической работы в российском страховом праве за последние 10 лет. Портал «Страхование сегодня» предлагает Вашему вниманию фрагменты из новой монографии.

Введение

Одним из важнейших элементов принципа верховенства права, можно сказать, центральным элементом является определенность правовых норм. Практика Европейского Суда по правам человека (ЕСПЧ) и Конституционного Суда РФ по вопросу об определенности права сегодня доступна всем, и поэтому вряд ли необходимо обосновывать этот тезис.

В соответствии с позицией ЕСПЧ определенность права означает, что каждый может, «получив при необходимости юридическую консультацию по делу, предвидеть в разумных пределах те последствия, которые способны повлечь его действия» ¹. Понятно, что без этого никакого верховенства права быть не может.

Текст закона сам по себе не может создавать такую определенность. Как пишет немецкий автор Я. Шапп, «очевидно, что молодому юристу не надо было бы тратить годы на занятия правом, если бы законом уже все было решено» ². Определенность закона в этом смысле (то есть определенность как возможность, проконсультировавшись, предвидеть последствия своих действий) создается практикой применения закона, в первую очередь судебной практикой.

К сожалению, сегодня какое-либо единообразие судебной практики в применении норм страхового права отсутствует. Не единообразие правоприменения, а его разнообразие является, как мне представляется, характерной чертой современного состояния отечественного страхового права. Зачастую арбитражные суды и суды общей юрисдикции по-разному применяют закон. Однако и суды, относящиеся к одной и той же ветви судебной власти, и даже один и тот же суд иногда применяют в сходных ситуациях одну и ту же норму противоположным образом. Примеры такого рода приводятся в настоящей книге.

При этом не всегда понятно, чем именно руководствуется суд, принимая то или иное решение: подробное объяснение этого (мотивировка судебного акта) в текстах решений отечественных судов редкость. Причем это характерно для решений не только низших судов.

Причина такой ситуации в отечественной судебной практике мне понятна ³. Главное правило любой правовой системы, основанной на принципе верховенства права (обоснованность правовыми нормами правоприменительных решений), утратило, на мой взгляд, для многих отечественных судей императивность и универсальность.

В настоящей работе читатель встретится со множеством примеров, когда из текста судебного акта видно, что суд принимает решение, основываясь не на нормах права, а на иных соображениях. Иногда эти соображения состоят в исправлении ошибок, которые, по мнению суда, допустил законодатель. Иногда из текста судебного акта видно, что решение основано на соображениях справедливости, тогда как нормы в данном случае справедливость не обеспечивают. В некоторых случаях суды в решении прямо пишут, что исправляют правило, установленное нормой, однако это редкость. Чаще в тексте судебного акта имеются ссылки на нормы, но очевидно, что они имеют скорее своего рода ритуальный характер, а в действительности принятое решение не основано на нормах. В общем, многие судебные акты, включая акты высших судов, откровенно игнорируют указания норм, в том числе вполне ясные, недвусмысленные.

В этой книге показано, что многие нормы отечественного страхового права действительно нуждаются в корректировке. Они создавались в условиях, когда опыт коммерческого оборота страховых услуг в нашей стране отсутствовал и большинство проблем, возникающих на практике, не были известны авторам норм. И это касается не только страхования. Судам действительно следует исправлять недоработки, допущенные законодателем. Вот что писал по этому поводу в начале XX в. французский цивилист Л. Дюги: «Текст (имеется в виду текст кодекса. — Ю.Ф.) остается, но он или лишается силы и жизни, или же посредством ученого и тонкого толкования ему придают такие смысл и значение, о каких и не думал законодатель, когда составлял его» ⁴.

Конечно, я согласен с Дюги: очевидно, что при правоприменении суды не всегда используют буквальное толкование норм. Это справедливо и для тех норм, буквальный смысл которых достаточно понятен. «Ученое и тонкое толкование» норм ответственными судьями — это нормальная практика любой правовой системы. Ответственные судьи — вот ключевой элемент данного правового механизма. Дюги не упоминает о нем, но он естественно подразумевается в любой правовой системе западного типа. Под ответственным судьей я понимаю судью, который, принимая решение, руководствуется правовыми нормами и довольно простым и хорошо известным правилом: аналогичные дела должны решаться аналогично. К сожалению, наши судьи не всегда придерживаются этих очевидных требований.

Сегодня все чаще звучат предложения признать судебную практику одним из источников права ⁵.

У меня нет сомнений в правильности таких предложений в принципе. Однако сегодняшнюю судебную практику никак нельзя признать источником права. Источником права может являться лишь стабильная, определенная и ответственная судебная практика. Сначала в правовой системе должны появиться механизмы, позволяющие участникам гражданского оборота, получив при необходимости юридическую консультацию по делу, предвидеть в разумных пределах те последствия, которые способны повлечь их действия, и лишь после этого судебную практику следует признавать источником права, но не наоборот.

В существующих же условиях идея использования постановлений Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ по конкретным делам в качестве прецедента ⁶ не может быть эффективно реализована. Судьи, для которых обоснованность првовыми нормами судебных актов не является императивом, с такой же легкостью могут не применять и указания Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ. Это тем более верно, если решения самого Президиума, претендующие на прецедентность, не будут обоснованы нормами права. Примеры такого рода приводятся в настоящей книге.

Мне приходилось обсуждать эту проблему с некоторыми судьями. Обычно в ответ на недоумение в отношении разнообразия судебных решений по аналогичным делам судьи говорят, что каждое дело уникально и, не ознакомившись со всеми его тонкостями, невозможно оценить мотивы, которыми руководствовался суд, и понять, почему он истолковал норму так, а не иначе. Однако если бы дело действительно обстояло таким образом, никакое право не было бы возможным. Американский исследователь Л.Л. Фуллер отчетливо показал это в своей книге ⁷. К счастью, однако, право существует и, как мы знаем, оно эффективно работает. Но для этого недостаточно принять законы. Необходима стабильная, ответственная, уважающая эти законы судебная система.

В связи с неопределенностью правоприменительной практики по многим действующим нормам страхового права встает вопрос о предмете этой книги. Можно ли вообще говорить о том, что в России имеется достаточно определенное правовое регулирование страховых отношений, то есть можно ли считать те тексты законов, которые предназначены для регулирования этих отношений, действительно правовыми нормами, руководствуясь которыми разумный человек, проконсультировавшись при необходимости, в состоянии предвидеть последствия своих действий? Однозначного ответа на этот вопрос у меня нет. Поэтому предметом данной книги является скорее должное, чем сущее, то есть то, каким, на мой взгляд, российское страховое право должно быть.

Каким же должно быть страховое право? На что опираться, выбирая то или иное правовое решение? Прежде всего имеются тексты норм, но их, конечно, недостаточно. Иногда они неоднозначны, содержат пробелы и т. п., поэтому буквальное толкование норм не всегда приводит к правильному решению. До каких же пределов можно отступать от такого толкования, чтобы сохранялась определенность регулирования, чтобы текст оставался правовой нормой? Ведь определенность вовсе не обязательно означает абсолютную точность.

Например, имущество может быть определено индивидуально или родовыми признаками. Но если, например, хозяин автомашины решил ее продать, то нельзя обозначить ее в договоре купли-продажи родовыми признаками — в этом случае предмет договора не будет определен. Если же продавать сахарный песок, то необходимо определение предмета купли-продажи именно родовыми признаками. По-другому сахарный песок просто не определишь. Таким образом, говоря терминами обязательственного права, предмет обязательства должен быть определен до такой степени, чтобы он сохранял свою полезность для кредитора. Способ определения этого предмета существенно зависит от той пользы, которую рассчитывает получить кредитор в результате исполнения обязательства, то есть от цели, преследуя которую стороны вступили в данные отношения.

Это несложное рассуждение справедливо не только для предмета обязательства, но и для содержания правовых норм. В цитированном выше решении ЕСПЧ читаем: «Закон, предоставляя широкую свободу оценки, не вступает в противоречие с этим требованием (определенности – Ю.Ф.), при условии, что пределы усмотрения, предопределенные правомерной целью, ради которой он издан, указаны достаточно ясно, с тем, чтобы обеспечить адекватную защиту индивида от произвольного вмешательства» ⁸. Это положение означает: норма останется определенной до тех пор, пока правоприменение будет осуществляться в согласии с той целью, с которой она была принята, даже если в остальном правоприменителю предоставляется свобода оценки. Отсюда вывод, который я часто буду использовать в тексте книги: при наличии нескольких толкований нормы, из которых только одно соответствует цели данной нормы, нужно выбирать именно его.
Сказанное, конечно, не следует понимать так, что я считаю толкование норм, основанное на цели их издания, единственным правильным подходом к их интерпретации. Существует много других способов толкования, важнейшим из которых является буквальное. Однако именно цели, с которыми приняты и действуют нормы, определяют границы их возможного применения, и любые способы толкования норм могут использоваться, пока они не выводят за рамки этих целей. К сожалению, в современной российской практике данное правило часто не соблюдается.

В настоящей работе я буду, конечно, внимательно изучать судебную практику: во-первых, она дает много разнообразных примеров, а во-вторых, в некоторых (довольно редких) случаях практика все же выработала приемлемые и достаточно устойчивые подходы. Но в основном выводы, сделанные в книге, не основаны на подходах судебной практики, так как по многим вопросам единого подхода просто нет. Я стремился способствовать преодолению неопределенности имеющегося регулирования и правоприменения, опираясь на цели, на достижение которых направлена рассматриваемая норма или группа норм. Надеюсь, что такой подход сделает мою работу полезной не только специалистам, занимающимся страховым правом, и студентам, изучающим его, но и судьям, от решений которых по конкретным делам зависит реализация страхового права в нашей правовой системе...

Структура страхового случая

Страховой случай и опасность. Страховой случай — это совершившееся событие, то есть реализованный страховой риск, и поэтому само наступившее событие должно иметь такую же структуру, как и риск. Другими словами, страховой случай должен включать уже наступившую опасность и причиненный вследствие этой опасности вред. Если, описывая страховой риск, мы имеем дело с возможной опасностью и предполагаемым причинением ею вреда, то страховой случай наступает, когда опасность уже возникла и вред ею уже причинен, то есть трехэлементный состав из предполагаемого превратился в осуществившийся.

К сожалению, в законодательных актах использованы формулировки, вносящие двусмысленность в понятие страхового случая. Так, в ст. 929 ГК РФ сказано, что «...страховщик... обязуется... при наступлении... предусмотренного в договоре события (страхового случая) возместить... причиненные вследствие этого события убытки». В ст. 952 ГК РФ говорится о «последствиях... наступления страхового случая». Из этих норм можно сделать вывод, что причинение вреда (убытки, последствия) является не составной частью страхового случая, а последствием его наступления. Страховым случаем тогда следует признать опасность, от которой производится страхование. В Кодексе торгового мореплавания РФ соответствующая формулировка ст. 246 следующая: «...страховщик обязуется... при наступлении предусмотренных договором... опасностей или случайностей, которым подвергается объект страхования (страхового случая), возместить страхователю... понесенные убытки». Здесь, таким образом, страховой случай в самом тексте нормы отождествлен с опасностью, а убытки должны являться следствием ее наступления.

В практике, в том числе судебной, встречается и такое толкование. В одном из дел ⁹ страховщик отказал страхователю в выплате возмещения за поврежденную при ДТП автомашину со ссылкой на п. 1 ст. 963 ГК РФ, так как, по мнению страховщика, страховой случай произошел в результате умысла страхователя. Страховым случаем страховая компания посчитала нарушение страхователем Правил дорожного движения, которое было совершено страхователем умышленно. Как мы видим, здесь страховым случаем признана опасность, а не вред, причиненный в результате воздействия опасности. Но суд правильно разобрался в структуре страхового случая и взыскал со страховой компании страховое возмещение. В другом деле опасность, от которой производится страхование, была названа страховым случаем непосредственно в тексте судебного акта ¹⁰.

Я все же исхожу в данном случае из того, что понятием страхового случая следует обозначать полный состав, обязывающий страховщика платить. При таком понимании страхового случая толкование его как опасности, от которой производится страхование, не соответствует принципу компенсации. Этот принцип состоит в том, чтобы возместить причиненный вред при наступлении определенных событий. Именно с наступлением указанных событий связывается обязанность страховщика платить (ст. 9 Закона о страховом деле). Сама по себе возникшая опасность, если она еще не причинила вред, не нарушает застрахованного интереса. Так, пожар на товарном складе сам по себе не может быть признан страховым случаем, пока не сгорел застрахованный от пожара товар. При ДТП страховым случаем является не нарушение Правил дорожного движения, а причинение вреда в результате этого нарушения. Умысел является основанием для освобождения страховщика от выплаты, если он направлен на причинение вреда, а не на наступление опасности (п. 1 ст. 963 ГК РФ). Таким образом, отождествление события, на случай наступления которого осуществляется страхование, лишь с опасностью без учета причиненного вреда искажает смысл страхования как защиты интереса и противоречит принципу компенсации.

В личном страховании все это вытекает из ст. 934 ГК РФ, так как в ней прямо написано, что при страховании жизни или здоровья страховой случай состоит в причинении вреда жизни или здоровью застрахованного лица. Вопрос о вреде в других видах личного страхования уже разбирался в § 1 и 3 гл. 4 настоящей работы, и я не стану здесь повторяться.

Однако в имущественном страховании в связи с двусмысленной формулировкой ст. 929 ГК РФ по вопросу о понятии страхового случая возникли споры.

Кроме того, при некоторых способах описания в договоре страховых случаев считают, что договором можно дополнить трехэлементный состав, обязывающий страховщика платить (опасность, вред, причинная связь), дополнительными элементами, такими как подтверждение каких-либо обстоятельств (например, ответственности) судебным решением и др.

Рассмотрим последовательно обе эти проблемы.

Факт причинения вреда и страховые убытки в имущественном страховании.

Формулировка норм в ст. 929 ГК РФ актуализировала вопрос о соотношении вреда, на случай причинения которого производится страхование, и убытков, возмещаемых страховщиком. В деле о взыскании недоплаченной суммы страхового возмещения объектом судебного исследования являлись убытки, понесенные владельцем спецавтомашины в связи с ДТП ¹¹. Специальное оборудование, составляющее неотъемлемую часть автомашины, могло быть отремонтировано только в Германии, поэтому и вся автомашина была отправлена для ремонта в Германию. Страховщик же возместил убытки не в объеме расходов, которые фактически были понесены, а по калькуляции российского оценщика и по российским ценам. При этом расходы на ремонт специального оборудования не были возмещены. Суд отказал страхователю в иске о взыскании невозмещенной ему суммы расходов, руководствуясь ст. 929 ГК РФ. В судебном акте было указано, что хотя страховой случай (повреждение автомашины при ДТП) и наступил, но понесенные расходы не явились его следствием. Не останавливаясь сейчас на рассмотрении других вопросов, поставленных этим решением, отмечу лишь, что судом была построена конструкция страхового случая, в которую входят и опасность, и факт причине¬ния вреда, и причинная связь между опасностью и вредом, но убытки и причинная связь между наступившим событием и убытками в состав страхового случая не входят. Таким же образом конструируют страховой случай в имущественном страховании Л. Н. Клоченко и К. И. Пылов ¹². Формулировка ст. 929 ГК РФ на первый взгляд действительно может дать основания для такого толкования.

Для обоснования этого толкования приводят также пример, аналогичный тому, который был рассмотрен в § 1 гл. 4 при обсуждении свойства субъективности страхового интереса. Сгорел застрахованный дом, который его хозяин решил снести. Здесь имеются и наступление опасности (пожар), и факт причинения вреда (дом сгорел), и очевидную причинную связь, однако убытки хозяину дома не причинены и обязанность страховщика выплатить возмещение не наступила. Вот, казалось бы, и аргумент, показывающий правильность толкования факта причинения убытков как факта, отличающегося от причинения вреда.

В статье, посвященной разбору одного действительно ошибочного судебного решения ¹³, К.И. Саранчук объясняет ошибочность этого решения неверным толкованием судом (и мною в предыдущих моих работах) понятия страхового случая. Исходя из формулировки ст. 929 ГК РФ и апеллируя к принципу «simplicitas est legibus amica», он утверждает, что ст. 929 определяет страховой случай как событие, являющееся причиной убытков. По мнению этого автора, страховой случай может наступить, а убытки — не возникнуть. При этом, подвергая жесткой критике подход суда и мой, он опирается на единственный, по существу, аргумент — ссылку на ст. 929 ГК РФ и указанный принцип толкования «simplicitas est legibus amica». Ну и, конечно, очевидная несправедливость и ошибочность разбираемого судебного решения также являются аргументом в пользу его понимания страхового случая. Автор не высказывает точно своей позиции по вопросу о том, совпадают ли факт причинения вреда и факт возникновения убытков, но страховой случай от убытков он четко отграничивает.

Налицо, таким образом, три различные точки зрения на структуру страхового случая в имущественном страховании, согласно которым страховой случай состоит:

1) в наступлении опасности, от которой производится страхование;

2) причинении вреда в результате воздействия опасности, от которой производится страхование, но причиненные убытки не входят в его состав, убытки — это возможное, но не обязательное последствие страхового случая;

3) причинении вреда в результате воздействия опасности, от которой производится страхование, причем убытки являются лишь денежной оценкой причиненного вреда ¹⁴.

При этом первые две из этих точек зрения соответствуют буквально прочтенному тексту ст. 929 ГК РФ, а третья, казалось бы, не соответствует.

Опровергну сначала вторую точку зрения. При обсуждении свойства субъективности страхового интереса в § 1 гл. 4 настоящей работы был приведен пример со сгоревшим домом, который его хозяин и так хотел разобрать. В этом случае не было причинено вреда в том смысле, как понимает это страхование, — страхуются, напомню, лишь субъективные интересы. Другими словами, в этом примере субъективный интерес не был нарушен, вред был причинен дому, если можно говорить о причинении вреда вещи, а не лицу. Лицу же, то есть хозяину дома, страхователю, никакого вреда причинено не было, поэтому и не возникло страховых убытков.

Отмечу, что в соответствии со ст. 1082 ГК РФ причиненный имущественный вред может возмещаться в натуре или деньгах, и возмещение вреда в деньгах называется возмещением убытков. В совместном постановлении пленумов Высшего Арбитражного Суда РФ и Верховного Суда РФ (п. 23) эта мысль подчеркнута следующим образом: «...суд вправе обязать лицо, ответственное за причинение вреда, возместить вред в натуре... или возместить причиненные убытки. В том случае, когда суд возлагает на сторону обязанность возместить вред в деньгах, на стороне причинителя вреда возникает денежное обязательство...» ¹⁵. Таким образом, причинение страховых убытков, возмещаемых при страховании, — это не самостоятельное, отдельное от причинения вреда событие, а лишь денежная оценка вреда.

Далее рассмотрим подробнее первую точку зрения: страховой случай — это все же не полный состав, обязывающий страховщика платить, а только опасность, от которой производится страхование. Зададимся вопросом: какие правовые последствия порождает такое событие, является ли оно юридически значимым? Ответ понятен: само по себе возникновение опасности, на случай наступления которой производится страхование, не порождает правовых последствий для целей страхования. Но без наступления этой опасности не могут быть причинены убытки, возмещаемые при страховании. Другими словами, правовые последствия создает лишь причинение убытков в результате воздействия такой опасности, а не сама опасность. Таким образом, юридически значимым для страхования является сложный трехэлементный состав: 1) опасность, от которой производится страхование; 2) факт причинения вреда (убытков); 3) причинная связь между ними. Только при наличии всего этого состава возникает обязанность страхов¬щика платить. Полагаю, спорить с этим вряд ли кто станет ¹⁶.

При такой точке зрения на страховой случай получается, что спор о понятии страхового случая — это спор не о сути дела, а о терминологии. Нас интересует юридический факт, порождающий обязанность страховщика платить. Никто не спорит с тем, что он имеет сложный состав, а спорят лишь о том, для чего использовать понятие страхового случая — для обозначения всего этого сложного состава или для обозначения элементов этого состава, какими бы они не являлись.

Полагаю, чисто методологически правильнее использовать одно понятие, охватывающее весь сложный состав. Но хочу подчеркнуть: здесь меня интересует состав, порождающий обязанность страховщика платить. Поэтому я и называю весь этот состав страховым случаем — чисто методологически, для простоты речи. В спорах о содержании состава, порождающего обязанность страховщика платить, я готов участвовать, так как они проясняют существо дела. А в жонглировании терминами мне участвовать не интересно.

Наконец, о формулировке ст. 929 ГК РФ и принципе «simplicitas est legibus amica». Могу предложить простое толкование этой формулировки: она говорит не о том, что наступление страхового случая и возникновение убытков — это разные события, но о том, что, во-первых, страховщик возмещает вред не в натуре, а путем выплаты денежной суммы, и, во-вторых, считать сумму выплаты надо по правилам ст. 15 ГК РФ. По-моему, это простое и понятное толкование, ничуть не сложнее, чем остальные. При таком толковании ст. 929 ГК РФ становится гораздо более емкой по содержанию. В ней, во-первых, говорится о страховании как о защите интереса в имуществе, а не самого имущества, а во-вторых, предлагается способ расчета суммы выплаты, то есть и моя, третья по счету, точка зрения на страховой случай, как на весь сложный состав, обязывающий страховщика платить, не противоречит ст. 929 ГК РФ в этом ее толковании.

Ну, а ошибочность того судебного решения, которая и подвигла К.И. Саранчука на написание статьи, будет подробно рассмотрена в § 2 гл. 10 настоящей работы.

Договорные элементы состава, порождающего обязанность страховщика платить. Предположим, в договоре страхования деликтной ответственности страховой случай описан как «наступление ответственности, подтвержденное вступившим в законную силу решением суда». Ясно, что по такому договору страхованием покрываются не все случаи наступления ответственности, а лишь такие, которые подтверждены решением суда. Квалифицировать наступившее событие в качестве страхового или нестрахового случая можно лишь после вступления в законную силу соответствующего решения суда. Но каков состав, порождающий обязанность страховщика платить (состав страхового случая), когда страховой случай следует считать наступившим?

Этот вопрос можно сформулировать в более общем виде: возможно ли договором дополнить состав, обязывающий страховщика платить, обстоятельствами, не входящими в описание ни опасности, ни вреда, ни причинной связи?

Иными словами, речь идет о том, что событие, обладающее трехэлементным составом (опасность, вред, причинная связь), наступает, но страховыми случаями признаются не все эти события, а лишь те, которым сопутствуют дополнительные обстоятельства. Причем важно, что речь идет об обстоятельствах, которые не могут быть включены ни в описание опасности, ни в описание вреда, ни в описание причинной связи. Например, грубая неосторожность, приведшая к причинению вреда, не является таким обстоятельством, так как включается в описание опасности.

Дополнительные обстоятельства, о которых здесь идет речь, позволяют уже после наступления событий, обладающих трехэлементным составом, выяснить, наступил страховой случай или не наступил. Как правило, это различные акты правоприменительных органов, подтверждающих те или иные факты. Но встречаются и такие описания, как наступление ответственности, подтвержденное обоснованной претензией потерпевшего, то есть дополнительным обстоятельством к трехэлементному составу здесь является обоснованная претензия потерпевшего.

Другими словами, при наличии в договоре подобных описаний страховых случаев существует две возможные интерпретации этих описаний:

1) страховой случай всегда имеет стандартный трехэлементный состав (опасность, вред, причинная связь) и наступает в момент причинения вреда, но узнаем мы о его наступлении, лишь если осуществятся дополнительные обстоятельства, предусмотренные договором; эти обстоятельства не являются дополнительным элементом состава, обязывающего страховщика платить;

2) договором можно установить, что страховой случай имеет более сложный состав — опасность, вред, причинная связь и обстоятельства, предусмотренные договором (такие, как судебное решение, претензия потерпевшего и т. д.); наступает такой страховой случай не в момент причинения вреда, а в момент, когда весь состав налицо, то есть, как правило, в момент осуществления дополнительных договорных обстоятельств.

От ответа на этот вопрос зависит многое, например, просто сама квалификация события в качестве страхового случая, ведь может быть так, что вред причинен в период действия договора, а, например, подтверждающее это обстоятельство — судебное решение — вне этого периода. Если полный состав возникает в момент вынесения судебного решения, он просто не может быть квалифицирован как страховой случай, поскольку договора страхования уже нет.

Существуют доводы как «за», так и «против» каждой из этих интерпретаций. С одной стороны, наступлением страхового случая удобно считать наступление события, обладающего всем описанным в договоре составом, так как характер страхового случая согласовывается сторонами договора при его заключении. Кроме того, в таком случае не будет проблем ни с исковой давностью, ни, например, с процентами по ст. 395 ГК РФ. С другой стороны, имеется большой риск того, что дополнительные обстоятельства такого состава страхового случая осуществятся уже после окончания действия договора, в то время как вред, на случай которого и предоставляется защита, будет причинен в период действия договора. Страхователь тем самым необоснованно лишится защиты.

В таких случаях окажется, что при наступлении события, обладающего трехэлементным составом, оно не может быть квалифицировано в качестве страхового случая до осуществления дополнительного обстоятельства. А при осуществлении дополнительного обстоятельства оно не может быть квалифицировано в качестве страхового случая, так как к этому моменту договор страхования прекратил свое действие.

Можно, конечно, сказать, что необходимо уважать волю сторон, что стороны при согласовании условий договора должны были понимать, что именно они подписывают. Но это, как будет видно из разд. III «Договор страхования» настоящей работы, очень ненадежный аргумент. Кроме проблем с исковой давностью и процентами по ст. 395 ГК РФ, я не вижу других аргументов заданную интерпретацию.

В связи с этим мне представляется верной другая интерпретация. Страховой случай следует считать наступившим при осуществлении трехэлементного состава, а дополнительные обстоятельства рассматривать как обстоятельства, без которых невозможно подтвердить наступление страхового случая. В этом случае осуществление трехэлементного состава в период действия договора будет квалифицироваться в качестве страхового случая, но произойдет это только тогда, когда осуществятся и дополнительные об¬стоятельства, предусмотренные договором.

Проблемы же с исковой давностью, с процентами по ст. 395 ГК РФ следует решать так, как это показано в § 2 гл. 10 настоящей работы.

Момент наступления страхового случая. Момент наступления страхового случая и факт причинения вреда. Правильное определение момента наступления страхового случая принципиально при длящихся опасностях, когда причинение вреда начинается не сразу при возникновении опасности, а через некоторое время после ее возникновения. В промежутке между возникновением опасности и началом причинения вреда может, например, закончиться срок действия страховой защиты, и тогда, если страховой случай считается наступившим в момент возникновения опасности, страховая зашита должна быть предоставлена; если наступление страхового случая совпадает с моментом начала причинения вреда, страховая зашита не должна предоставляться.

Каким должно быть решение этого вопроса, исходя из целей и принципов правового регулирования страхования? Полагаю, ответ несложен. Если при наступлении страхового случая страховщик обязан платить, то событие не может быть квалифицировано как страховой случай до причинения вреда. Только такой подход к определению момента наступления страхового случая соответствует принципу компенсации. Поэтому единственное решение поставленного вопроса следующее: моментом наступления страхового случая является момент, когда опасность, от которой производится страхование, начала причинять вред.

Рассмотрю два судебных дела, из которых ясно, насколько сложно бывает иногда определить момент наступления страхового случая.

В первом деле при ДТП пострадал мужчина, который был застрахован на случай смерти в результате ДТП. Ему были причинены тяжкие телесные повреждения и он был отправлен в больницу, где, несмотря на усилия врачей, умер через неделю после ДТП. Однако действие договора страхования закончилось через два дня после ДТП, то есть еще до смерти застрахованного. На случай смерти застрахованного была назначена выгодоприобретателем его жена. Она обратилась в страховую компанию за выплатой страховой суммы, однако ей было в этом отказано, так как страховой случай (смерть) наступил за пределами действия договора ¹⁷.

В другом деле сельскохозяйственное предприятие застраховало урожай картофеля на случай его недобора в результате засухи, ливня и проч. Договор был заключен в конце июня, но еще до этого, в мае — начале июня, в данном районе была засуха. В конце сентября был зафиксирован недобор, и страхователь обратился за выплатой, представив данные о недоборе и о засухе, из-за которой он произошел. Страховщик отказал в выплате, мотивируя это тем, что, заключая договор, страхователь уже знал о наступлении страхового случая (засухе) и данное событие не обладало признаком случайности. Договор, по мнению страховщика, был недействительным, так как противоречил ст. 9 Закона о страховом деле ¹⁸.

Момент наступления страхового случая и выявление его наступления. Видно, что сложность обоих рассмотренных выше дел возникла из-за того, что по объективным причинам момент, когда опасность начала причинять вред, не был очевиден. Зато в обоих случаях было ясно, когда выявлен причиненный вред. В первом случае — в момент смерти, во втором — при сборе урожая.

Таким образом, налицо ситуация, которая часто встречается также в страховании строительно-монтажных рисков и морском страховании, состоящая в том, что вред может выявляться не одновременно с его причинением и так, что a priori не ясно, когда именно он начал причиняться. Подобное довольно сложное дело о страховании строительно-монтажных рисков имеется в опубликованной практике ¹⁹.

В деле со смертью в результате ДТП для разрешения вопроса была назначена экспертиза. Перед экспертами был поставлен вопрос: были ли при ДТП застрахованному лицу причинены несовместимые с жизнью телесные повреждения? Экспертиза ответила на вопрос положительно, и суд решил дело в пользу истицы, так как вред жизни начал причиняться в период действия договора страхования. Такой способ разрешения дела в подобных случаях и должен использоваться, поскольку вопрос о моменте, когда началось причинение вреда, обычно требует специальных знаний. Экспертиза, как правило, назначается и в страховании строительно-монтажных работ.

В одном из английских дел сказано, что у человека с обширным инфарктом миокарда перестали функционировать практически все органы, кроме мозга, который врачи поддерживали в жизнеспособном состоянии 11 месяцев, пока суд по ходатайству его родственников не разрешил отключить его от жизнеобеспечивающей аппаратуры. В результате он умер уже после истечения срока действия его полиса страхования жизни, и родственники не получили страховую выплату, так как смерть произошла вне периода действия полиса ²⁰.

В деле с урожаем картофеля такой способ разрешения спора, как проведение экспертизы с целью установить момент начала причинения вреда, не мог быть использован, поскольку эксперты указали на невозможность выяснить, когда именно началось причинение вреда. Единственным разумным способом разрешения спора являлась ориентация на момент, когда вред выявлен. Другими словами, следует использовать презумпцию такого содержания: в случае, когда установлен факт причинения вреда, но момент его причинения не установлен, моментом наступления страхового случая следует считать момент выявления вреда, если не доказано иное.

Существует и еще одна проблема, связанная с неодновременным наступлением страхового случая и его выявлением. Предположим, в договоре стороны определили страховой случай так: возникновение ответственности за причинение вреда, подтвержденное решением суда. Здесь вред, то есть ответственность за причинение вреда, возникает при причинении вреда, но страховым случаем будет являться не любое такое возникновение ответственности, а лишь подтвержденное судебным решением. Иными словами, выявить, наступил страховой случай или не наступил, можно лишь значительно позже его наступления. Отсюда проблема с исковой давностью.

Эта проблема подробно рассмотрена в § 2 гл. 10 настоящей работы и там, исходя из основных целей установления сроков исковой давности, показано, что правильным является толкование момента наступления страхового случая при причинении вреда, а не при вступлении в силу судебного решения, подтвердившего ответственность за его причинение.

Страховой случай наступает в момент причинения вреда, а не в момент его выявления. И лишь если момент причинения вреда не может быть установлен, допустимо использование презумпции наступления страхового случая в момент его выявления.

Причинно-следственная связь в структуре страхового случая. Различные концепции причинной связи и доктрина непосредственной причины. В современной российской судебной практике страховых споров пока еще не дошло дело до рассмотрения вопросов причинной связи. В отечественной литературе по страховому праву упоминания о проблеме причинной связи очень редки и имеются только в сравнительно-правовых исследованиях ²¹.

Тем не менее, изучая структуру страхового случая, невозможно обойти причинную связь молчанием, тем более что в западноевропейских правопорядках споры по вопросу о причинной связи встречаются часто.

Вопрос о причинной связи в российском гражданском праве достаточно тщательно разработан для целей возложения гражданской ответственности, как в договорном (при взыскании убытков), так и в деликтном праве. Весьма полный обзор мнений по вопросу о причинной связи как основании договорной ответственности имеется в книге М.И. Брагинского и В.В. Витрянского — для более полного изучения гражданско-правовой конструкции причинной связи я рекомендую-читателям эту книгу ²².

Однако не все конструкции, использующиеся для целей возложения договорной ответственности (а именно они изучены более всего), могут быть применены для описания причинной связи между опасностью и вредом для целей страхования. Например, М.И. Брагинский и В.В. Витрянский много внимания уделяют концепции предвидимых последствий. В соответствии с ней сторона, нарушившая договор, может нести ответственность только за те последствия, которые она могла предвидеть при его заключении. Эта концепция, очевидно, не подходит для причинной связи между опасностью и вредом в структуре страхового случая, поскольку стороны договора страхования заранее согласовывают и опасности, и их возможные последствия, на случай наступления которых осуществляется страхование.

Но другая концепция, на которой акцентируют внимание М.И Брагинский и В.В. Витрянский, полностью корреспондирует с разработанной в англо-американском общем праве специально для страхования доктриной непосредственной причины ²³. В ней указывается, что страховой случай наступил, если опасность явилась непосредственной причиной вреда. Это правило действует диспозитивно, т.е. если договором не предусмотрена выплата и в случае косвенной связи вреда с опасностью.

Та же концепция причинно-следственной связи в гражданском праве развивается в учебнике под редакцией А.П. Сергеева и Ю.К. Толстого ²⁴. Для страхового права она же выдвигалась В.П. Крюковым ²⁵ и Т.С. Мартьяновой ²⁶.

В.А. Мусин писал, что англо-американская доктрина непосредственной причины не соответствует принципу компенсации в той ее части, в которой она допускает страховать и на случай косвенных убытков, если это специально оговорено в договоре. Он сослался при этом на практику Морской арбитражной комиссии ²⁷. Однако это нельзя признать правильным. Как уже было сказано, принцип компенсации препятствует получению за счет страхования неосновательной выгоды. Однако косвенные убытки также являются убытками, и их возмещение не ведет к получению страхователем чего-либо сверх того, чего он лишился в результате страхового случая пусть не прямо, а косвенно. Это легко продемонстрировать на простом примере: при пожаре имущество может сгореть, а может быть украдено из-за возникшей неразберихи. И в том, и в другом случае между пожаром и утратой имущества имеется причинно-следственная связь, но в первом случае пожар является непосредственной причиной вреда, а во втором — косвенной…

Приобрести книгу Ю.Б. Фогельсона «Страховое право. Теоретические основы и практика применения» можно в Научно-издательском центре ИНФРА-М (127282, Москва, ул. Полярная, д. 31в, стр. 1, тел. (495) 380-05-40, 380-05-43, факс 363-92-12, е-mail: book@infra-m.ru), в центральных книжных магазинах Москвы, а также в интернет-магазинах. 

 ¹ Дело ЕСПЧ от 25 ноября 1996 г. «Уингроу (Wingrove) против Соединенного Королевства».

² Шапп Я. Основы гражданского права Германии: учебник. М., 1996. С. 11.

³ Я хочу подчеркнуть, что это мое личное, чисто субъективное восприятие существующей ситуации, основанное исключительно на анализе опубликованных судебных актов и моем понимании их содержания.

⁴ Дюги Л. Общие преобразования гражданского права со времени Кодекса Наполеона. М., 1919. С. 10.

⁵ См., например: Иванов А. Гражданское право: речь о прецеденте // Ведомости. 2010.19 марта.

⁶ Сначала эта идея нашла отражение в п. 5.1 постановления Пленума ВАС РФ от 12 марта 2007 г. № 17 в ред. от 14 февраля 2008 г., а затем в несколько иной редакции в п. 11 постановления Пленума ВАС РФ от 30 июня 2011 г. № 52, заменившего постановление № 17.

⁷ См.: Фуллер Л.Л. Мораль права / Пер. с англ. Т. Даниловой; под ред. А. Кураева. М., 2007. С. 47-112.

⁸ Дело ЕСПЧ «Уингроу против Соединенного Королевства».

⁹ Дело Бабушкинского районного суда г. Москвы по иску Е.А. Арямкиной к САО «Сибирь». Не опубликовано. Мне известно много подобных случаев, не дошедших до суда.

¹⁰ См.: Постановление ФАС Западно-Сибирского округа от 16 мая 2001 г. № Ф04/1395-253/А70-2001.

¹¹ См.: Постановление ФАС Московского округа от 19 июня 2001 г. № КГ А40/3637-01.

¹² См.: Клоченко Л.II., Пылов К.И. Указ. соч. С. 136, 137.

¹³ См.: Саранчук К.И. Об исчислении срока исковой давности по полису страхования ответственности // Юридическая и правовая работа в страховании. 2010. № 4.

¹⁴ Возможность включения в состав страхового случая дополнительных элементов я рассмотрю далее.

¹⁵ Постановление Пленума ВС РФ № 13. Пленума ВАС РФ № 14 от 8 октября 1998 г.

¹⁶ Кроме, конечно, тех, кто различает причинение имущественного вреда и причинение убытков, но это представление о вреде и об убытках, как показано, неверно.

¹⁷ См.: дело Федерального суда Ленинского района г. Красноярска № 2-1459/02. Не опубликовано.

¹⁸ См.: дело АС Оренбургской области № А47-323/98-6.

¹⁹ См.: Постановление ФАС Северо-Западного округа от 24 января 2008 г. №А56-21137/2006.

²⁰ См.: Clarke M.A. Op.cit. P. 17-1, 17-2.

²¹ См.: Мусин В.А. Сущность и предмет морского страхования по советскому и иностранному праву. Л., 1971. С. 10-13. Мартьянова Т.С. Договор страхования в английском гражданском праве // Вестник МГУ. Сер. 2. Право. 1984. № I. Погосьян II. Важные уроки // Страховое ревю. 1999. № 7.

²² См.: Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Кн. 1: Общие положения. 2-е изд. М., 1999. С. 711-720.

²³ См.: Ivamy E.R.H. Op.cit. Р. 357. 378.

²⁴ См.: Гражданское право: Учебник / Под общ. ред. А.П. Сергеева, Ю.К. Толстого. М., 1996. Ч. 1. С. 493-496.

²⁵ См.: Крюков В.П. Очерки по страховому праву. С. 88.

²⁶ См.: Мартьянова Т.С. Страхование жизни и здоровья граждан по договорам. М., 1980. С. 119.

²⁷ См.: Мусин В.А. Указ. соч. С. 12.