Виртуальная выставка – экспонаты

Ярко выраженная социальная функция страхования и широко распространённая акционерная форма организации таких компаний на протяжении долгого времени порождали ожесточённые споры о правильности, даже справедливости, сложившегося положения дел. Зачем содержать капиталистов, чьи аппетиты постоянно растут, а прибыль распределяется между держателями акций вместо того, чтобы служить источником для снижения размера страховых премий или направляться в дополнительный гарантийный фонд? Почему не передать страховое дело в руки правительства, чтобы огромные прибыли страховщиков шли на пополнение государственного бюджета, а в случае особо убыточных лет застрахованное население или бизнес могли быть уверены в получении выплат за счёт трансфертов из бюджета или иных мер правительственной поддержки? Социальную функцию страхования можно считать одной из наиболее важных с точки зрения пользы, которую несёт отрасль тому или иному обществу. И как бы дополняя и расширяя свою социальную функцию, страхование также выполняет стабилизирующую роль, как в экономиках отдельных стран, так и в общемировом масштабе; за счёт создания особых фондов служит одним из основных источников финансирования хозяйственной деятельности.

Отчасти проблему более справедливого распределения результатов деятельности страховых обществ смогли решить компании взаимного типа, цель которых не состоит в извлечении прибыли. В наших недавних публикациях мы уже коснулись их истории. В особо удачные годы или в отдельных случаях участники компаний взаимного страхования или касс взаимопомощи могли освобождаться от взносов вовсе, а ряд обществ (взаимно-паевые) предлагали участие страхователей в прибылях. Компании взаимного страхования успешно действуют и поныне, занимая долю до 25% европейского рынка страхования, а активы только одного американского взаимного страховщика State Farm превосходят активы всего российского страхового рынка в разы. Однако именно акционерная форма страхования утвердилась в качестве доминирующей во всём мире.

Очевидный диссонанс социальной функции страхования с извлечением из такой деятельности огромных прибылей в разное время вызывал желание изменить устоявшееся положение дел. Роскошные доходные дома в самых фешенебельных районах мировых столиц, небоскрёбы на Манхэттене, — всё это сигнализировало о надёжности и прочности акционерных страховщиков, но и вызывало раздражение у страхователей. «В девяностых годах прошлого столетия разбогатевшие страховые общества, у которых кассы ломились от денег, нашли выгодным обратить свои огромные капиталы в недвижимые собственности и стали скупать земли в Москве и строить на них доходные дома» — так писал один из самых известных краеведов Владимир Алексеевич Гиляровский в знаменитой книге «Москва и москвичи». В этой фразе сквозит неприкрытое презрение к представителям финансового капитала, своими огромными домами с кричащим декором меняющих облик центра города. Подобное отношение было как в среде интеллектуалов, так и в массах. Ещё труднее себе представить восторг в среде среднего класса по поводу настоящего королевского бала в духе времён французского абсолютизма конца XVII века, который устроил наследник американской страховой компании «Эквитебль» Джеймс Гайд в начале XX века в Нью-Йорке. Вскоре из-за конфликта акционеров он переехал во Францию с состоянием, эквивалентным на сегодняшний день 400 млн долларов. А уж как ругали акционерных страховщиков компании взаимного типа... Эти примеры не единственные. Подобные эпизоды использовались в качестве ярких, а порой и популистских аргументов в пользу огосударствления страхования.

Навязчивая идея передать страхование в руки государства бродила по странам Старого и Нового света не одно столетие и, что интересно, вопрос о страховой монополии становился наиболее острым для обществ в момент каких-либо социально-политических потрясений. Вместе с тем, реальная польза для страхователей от государственной страховой монополии остаётся дискуссионной по сей день. Обратимся к понятию огосударствления страхования, которое дал Адольф Вагнер (1835–1917) — один из самых ярких экономистов эпохи Отто фон Бисмарка, апологет государственного страхования. Вагнер более всего известен по выведенной им закономерности, согласно которой государственные расходы растут быстрее по сравнению с ростом национального производства. Этот экономический закон получил его имя. В своей работе «Der Staat und das Versicherungswesen» (1881) под огосударствлением страхования Вагнер понимает меры страховой политики, предпринимаемые государством, в результате чего осуществление отдельных или всех видов частного или социального страхования объявляется вне частной инициативы. В рамках такой монополии государство может осуществлять страховые операции как через существующие, так и через специально учреждаемые органы государственного управления. В этом случае следует говорить об огосударствлении или государственном страховании в узком смысле этого понятия. В то же время, государство может делегировать осуществление страховых операций иным структурам, оставляя за собой право общего наблюдения и контроля. В данном случае понятие огосударствления страхования следует понимать в широком смысле.

Примером огосударствления страховой деятельности в узком смысле с признаком монополизации в исторической ретроспективе может служить страхование недвижимости от огня в Баварии и берлинское общество Feuersozietat. Примером огосударствления в узком смысле, но без характера монополизации, является страхование скота в Бадене и земское страхование от градобития также в Баварии. В то же время немецкие учреждения земского страхования и больничные кассы (krankenkassen) являют собой пример государственного страхования в широком смысле. Об общем государственном страховании можно говорить лишь тогда, когда все виды страхования находятся в ведении государства. При частичном огосударствлении лишь отдельные виды страхования запрещены к осуществлению частным предпринимателям. Государственное страхование, как в узком, так и в широком смысле, может быть дополнено установлением принудительных платежей, как это было осуществлено в ряде немецких обществ огневого страхования и в германском социальном страховании — результате знаменитых реформ канцлера Отто фон Бисмарка.

Вопрос о возможности и целесообразности огосударствления страхования не может быть решён безотносительно к уровню социально-экономического развития общества. При решении этого вопроса необходимо учесть также общее состояние народного и государственного хозяйства, политический строй, культурные особенности и т.д. К примеру, вопрос о целесообразности государственного страхования должен быть решён различно для страны, в которой частное страхование существует и эффективно развивается на протяжении десятилетий и столетий, и для такой страны, где страховое дело только начинает своё развитие, когда лишь только ставится вопрос о выборе наиболее целесообразной формы постановки страхового дела. Развивая свою мысль, Вагнер проводит полную аналогию между государственным страхованием и развитием денежного и монетарного дела, почтовой службы и железных дорог — то есть с теми отраслями экономики, где так называемые естественные монополии показали свою относительную эффективность. Таким образом, переход в ведение государства наиболее важных видов страхования представляется его сторонникам естественным и эволюционным. Это утверждение, на наш взгляд, как минимум спорно.

Одной из основных мотиваций к введению государственной монополии всегда служил довод об удешевлении страховых премий. В ряде случаев этого удавалось добиться за счёт эффекта масштаба и экономии на издержках, но история знает немало примеров, когда монополии, будь то государственные или частные, в конечном счёте приводили к росту цен и снижению качества услуг. В числе удачных примеров можно привести деятельность государственного Страхового банка в Уругвае. При страховании жизни государственный страховщик предлагал клиентам более низкий тариф, чем конкуренты, основываясь на тех наблюдениях, что уровень смертности в стране был сопоставим с Францией, а не с другими латиноамериканскими странами — следовательно, при составлении тарифа, использовались иные таблицы смертности. Подробно об истории национализации страховой отрасли в этой стране, что произошло в 1911 году, мы рассказывали в более ранних публикациях (публикации «Первая ласточка государственной страховой монополии» часть 1 и 2). Снижения премий по сравнению с дореволюционными акционерными обществами смог добиться и отечественный страховой монополист Госстрах. Уже в 1923 году тариф премий по всем видам страхования был снижен в пределах 10–25%, приблизившись к довоенным, причём в последующие годы этого десятилетия данная тенденция продолжилась.

В числе прочих доводов в пользу государственной монополии её сторонниками обычно приводились: устранение злоупотреблений посредников и влияния рекламы; соответствие выплат фактическому убытку страхователя; возможность страхования для наименее обеспеченных слоёв населения за счёт разработки специальных страховых продуктов или льготного тарифа премий (социальная функция страхования в чистом виде). Наконец, за счёт введения государственного страхования полагали наилучшим образом обойти трудности составления единого законодательства о частных страховых обществах.

В своих возражениях противники огосударствления страхования обращали внимание уже на саму предпосылку о неизбежности государственной монополии по примеру почтовой службы или железных дорог. Ими отрицалось также удешевление страховых премий, при этом отмечалось, что конкуренция частных страховых обществ выступает мощным регулирующим фактором в ценообразовании. Наконец, замена свободной конкуренции государственной монополией, как этого ожидали противники, неминуемо приведёт к задержке развития страхового дела. Это опасение можно считать верным, поскольку ни опыт отечественной Страховой экспедиции, учреждённой по указу Екатерины II при Заёмном банке в 1786 году, ни монополия в Уругвае, ни монополизация страхования жизни в Италии (о чём мы подробно расскажем в последующих публикациях), ни, наконец, опыт Госстраха, не дают реальных доводов в пользу монополизации страхового дела. В отношении рекламы, как считали противники монополии, достаточно лишь введение дополнительного надзора наподобие цензуры, с той разницей, чтобы в рекламе лишь не было вводящих в заблуждение утверждений, в том числе в отношении размера страховых выплат.

Подводя итог нашей заметке, хочется вернуться в её начало, и вновь обратить внимание на удивительную взаимосвязь страхования и его социальной функции с неоднократными попытками взять эту отрасль под государственное крыло. Здесь нужно отметить, что доводы в пользу огосударствления страхования, как, например, направление дохода от деятельности в бюджет или установление социального тарифа для малоимущих слоёв населения, зачастую использовались лишь как прикрытие для иных целей. В исторической ретроспективе государство использовало концепцию страховой монополии для финансирования собственных нужд, а также в качестве суррогата общественной справедливости. Примером первого ярко служит введённая монополия страхования жизни во Франции в 1787 году и последующие попытки её расширения на огневое страхование (подробнее об этом мы расскажем в следующей публикации). Госстрах, по крайней мере в начальный период своего существования, также служил финансовым «пылесосом», перекачивавшим деньги от нищего населения для финансирования нужд молодого советского государства и строек 1930-х годов. В качестве примера подмены общественной справедливости за счёт введения государственной монополии прекрасно служит история с Уругваем, хотя и там, разумеется, не обошлось без финансовых интересов.