Интервью

Корпоративное страхование: обострение конкуренции, стандартизация и новые технологии Галахов Алексей Владимирович Заместитель генерального директора СПАО «Ингосстрах» по корпоративному бизнесу, член правления

Как текущая макроэкономическая обстановка влияет на развитие корпоративного страхования и его отдельных сегментов? Что меняется в области конкуренции и создания новых продуктов? В какой мере СРО способны решать проблемы корпоративного страхования? На эти и другие вопросы корреспондента «Страхование сегодня» отвечает заместитель генерального директора по корпоративному бизнесу, член правления СПАО «Ингосстрах» Алексей Галахов.

Мария Жилкина,
Медиа-Информационная Группа «Страхование сегодня» (МИГ)

Алексей Владимирович, как Вы оцениваете динамику ключевых для «Ингосстраха» линий корпоративного страхования в 2016 году и в истекшем периоде 2017 года по своей компании в сравнении с рыком в целом? В каких направлениях стало легче или сложнее работать и почему, а где ситуация остается без изменений?

2016 год был для нас очень удачным. В неполных 14 миллиардах рублей прибыли, которые заработал «Ингосстрах» в прошлом году, есть значительный вклад и корпоративных линий страхования, которые в компании все были прибыльными.

Однако сейчас важнее говорить о том, что происходит на рынке в этом году. А ситуация изменилась, стала более жесткой. В среднем по рынку корпоративного страхования по итогам 1 квартала падение составляет порядка 20 %. Основной и по объёму, и по доходности, хотя доходность снижается, рынок страхования имущества юридических лиц, потерял 22 % к аналогичному периоду 2016 года. Наименьшее падение (8-9 %) в страховании ответственности. Роста нет ни в одном сегменте. Все линии – и грузы, и авиационное, и морское страхование, и страхование ответственности перевозчиков, и ОПО – показали снижение сборов. Такая ситуация наблюдается впервые, обычно все же динамика в разных сегментах была разнонаправленной. Еще раз акцентирую Ваше внимание, это я привожу данные рынка, картина в Ингосстрахе иная, мы выросли в целом на 4%.

Как меняется количество договоров?

Не самый наглядный показатель. Я бы его не стал использовать для анализа корпоративного рынка. Слишком разный бизнес, от массового, конвейерного, до штучного, как например, космические запуски. Скорее, это показатель для анализа эффективности процессов, трудозатрат, нормирования и т.д. Сейчас количество заключенных договоров находится примерно на том же уровне, что и в прошлом году.

То есть падает не число клиентов, а средняя премия? На это влияет снижение платежеспособности или действия самих страховщиков, не очень аккуратных в области тарификации?

Не надо забывать еще и третий фактор влияния – динамика макроэкономических показателей. Страхование – производное от экономики: отрасль развивается, когда строят, производят, кредитуют, перевозят, покупают новые автомобили, когда в целом растет потребление. Не хотелось бы драматизировать, но приходится давать сдержанные прогнозы. В нашей стратегии мы закладывали, что в 2017 году ВВП вырастет на 1,4% (это был наш собственный прогноз, основанный на ряде источников, включая Минэкономразвития, рейтинговые агентства и крупнейшие аудиторские компании), а фактически, как мы понимаем, этот показатель на уровне нуля, роста нет. И по итогам первого квартала 2017 года примерно такая же ситуация. Если посчитать в денежном выражении – это чувствительно, очень много. Из этого следует, что и в отношении развития страхового бизнеса в этом году не стоит питать оптимизма.

Что касается влияния двух первых факторов, то ценообразование в очередной раз теряет логику. Еще 1,5-2 года назад возникло ощущение, что ценовые войны остановились, но сейчас начался новый виток. Причина – усиление конкурентной борьбы, попытка перераспределения долей рынка. Это, конечно, нравится клиентам, создает возможности давления на рынок, но этот же рынок и дестабилизирует. Не может качественная услуга надежного страховщика стоить копейки! Я бы в качестве индикатора обоснованности, обьективности ставки премии отталкивался от ставок лондонского рынка. Пусть это будет моим экспертным мнением. Если ставка российского страховщика ниже, скажем процентов на 20-25%, это еще может быть как-то обосновано – страновой рейтинг, рейтинг эмитента ниже, рынок на другой стадии развития, проникновение другое, статистики мало, аппетит к риску выше, и.т.п. Но, когда на 50% ниже – это уже за гранью экономической логики.

Как именно экономят? Отказываются страховаться?

Прямых отказов от страхования нет, обычно стремятся сократить страховую программу или «срезать» соцпакет для персонала, максимально выгодно провести аукционную процедуру – без изменения по цене программ. При профессиональном подходе цена страхования – это андеррайтинговая оценка риска, а у нас об этом забывают, у нас в ходу категории «спрос и предложение», «продать, уговорить», «конкурентные преимущества» или «бонусы». Какие могут быть бонусы в страховании? У страховщиков по определению не может быть одинаковая андеррайтинговая политика и оценка риска, потому что они все разные, у всех разный портфель, разная экономика, себестоимость, разная перестраховочная защита. На сложившихся зрелых рынках считается нормальным, когда страховщику переплачивают, потому что в глазах клиента он надежнее и процессы у него выстроены лучше - он удобнее для клиента. У страховщиков, наверное, самое виртуальное ценообразование – его понимаем мы, но не понимают клиенты, и в этом проблема. Чтобы рассчитать адекватную ставку, компанию-клиента нужно обслуживать на протяжении 5-7 лет. За этот период времени формируется профиль клиента, происходят страховые случаи, выплачиваются убытки, Страховщик начинает детально, глубоко понимать, как функционирует этот бизнес, каков в действительности уровень риска, что нужно делать для его снижения, насколько эффективна политика клиента по управлению рисками.

Новый виток конкуренции влечет за собой перераспределение рынка еще на уровень выше, в пользу все более крупных страховщиков?

Да, несколько лет назад мы говорили о ТОП-10 страховщиках, два года назад мы констатировали, что скорее 5+ крупнейших страховых компаний реально конкурируют за клиентов, сейчас, пожалуй, уже 5-. И когда кто-то из игроков выбывает или снижает активность на рынке, оставшиеся начинают наращивать конкурентное давление и, увы, еще дальше снижать котировки. Мы как один из лидеров рынка попробуем в очередной раз не идти за рынком, а вести рынок за собой, будем продолжать попытки его цивилизованно формировать. Да, безусловно, продолжается перераспределение, переход клиентов от средних страховщиков к крупнейшим, и в том числе, конечно в Ингосстрах. Мы при этом не будем специально сохранять или снижать цену конкурента, мы оценим риск и установим собственный тариф, и он скорее всего будет выше, и это логично – мы оцениваем риски уже 70 лет, мы лидеры в экспертизе, и мы гарантируем клиенту выплату.

Есть ли все же «центры силы» – сегменты, где относительно легче работать и можно надеяться на рост?

Ни роста премий, ни снижения конкуренции, по моим оценкам, не намечается. Легче не будет, а интереснее, напряженнее – скорее всего.

Но ведь есть отрасли, показывающие неплохие результаты, например, аграрный сектор – тем не менее, вслед за ним агрострахование почему-то блестящих достижений не демонстрирует?

Да, динамика роста аграрного производства – впечатляющая, внимание к этому сегменту и поддержка, в том числе финансовая, со стороны государства колоссальная. А вот сам рынок сельхозстрахования – проблемный. И отношение «Ингосстраха» к нему не изменилось, мы в нем не участвуем. Конечно, благодаря направленным усилиям НСА, ЦБ и ряда других структур, в том числе правоохранительных, рынок сильно очистился. Еще 3 года назад 50-60 % рынка приходилось на компании, занимавшиеся, по сути, не страхованием. Но и сейчас уровень выплат в этом сегменте еще слишком низок, а охват участников сельхозпроизводства страхованием очень мал. Учитывая рискованность земледелия в нашей климатической полосе, уровень выплат должен быть не ниже 80-85 %.

Госстрах СССР, который был не только монополистом, но и специалистом, носителем компетенции, предлагал в 1987 году тарифы в 2-2,5 раза выше, чем те, что прилагаются к утвержденным правилам страхования с господдержкой. Я собственными глазами видел и внимательно изучил эти тарифные руководства. Конечно, вы скажете, что с тех пор изменились технологии, применяется космический мониторинг, дроны, но это принципиально ничего не меняет. И в коммерческом сельхозстраховании, и в агрострахованиии с господдержкой присутствует антиселекция, нельзя же добровольный коммерческий полис продать в 2,5 раза дороже, чем можно купить полис с господдержкой, уровень ценообразования уже задан. Если вспомнить опыт Госстраха, то он осуществлял обязательное страхование и охват страны был сплошным, тотальным – от Камчатки до Прибалтики, риски был уникально диверсифицированы, и при этом все равно применялись республиканские, областные поправочные коэффициенты, рассчитанные с учетом статистики за 30-40 предыдущих лет. Зарабатывание страховщиком прибыли тогда не предполагалось, выплачивалось порядка 90 % от собранных денег.

Профессиональная позиция нашей компании: мы против господдержки в агростраховании вообще. Мы сформулировали предложения по развитию этого направления, которое не вполне совпало с идеологией НСА. Мы предлагали убрать господдержку, денег на страхование не выделять, но получение всех других видов субсидий сельхозтоваропроизводителями (погектарные, топливные, льготы по кредитам) увязать с наличием страхования. Кроме того, мы предлагали установить некий порядок паспортизации фермерских хозяйств и крупных производителей, проведение риск-аудитов силами страховщиков. Данные, полученные после такой «диспансеризации» хозяйств можно сдавать в тот же Минсельхоз, региональные органы АПК. Это дает комплексную, матричную оценку рисков конкретного хозяйства в конкретном месте, с учетом предыдущего опыта выращивания определенных культур, соблюдения агротехнологий, уровня специалистов и менеджмента, наличия убытков, их урегулирования, возможностей для мошенничества, а также кредитного скоринга. Чем выше уровень рискозащищенности и чем прозрачнее страхователь, тем ниже тариф - это рынок. И нет никакой антиселекции: лучшие получают полисы по оптимальным тарифам, с хорошим дисконтом. Плохие, столкнувшись с тем, что их не берут на страхование или предлагают повышенные тарифы, начинают возрождаться и пытаться превратиться в хорошие. Я понимаю, что это звучит фантастично, но как иначе? Мы за рынок, мы – рыночная компания. Но пока поддержки нашим предложениям и союзников в их продвижении мы не имеем.

Не повторится ли такой же нерыночный подход, ведущий к антиселекции, теперь по страхованию жилья?

Нет, не повторится, и здесь принципиально иная ситуация. Регионы действительно разные, а охватывать необходимо всю страну, как было с агрострахованием в Госстрахе, иначе страховщики обязательно скажут: в местах паводков страховать не будем. Поэтому выработали компромиссно-согласительный, но в целом, логичный подход.

РНПК, проект создания которой так бурно обсуждался, вышла на рынок и активно работает. Как влияет обязательная цессия в РНПК на рынок корпоративного страхования?

Простите, буду весьма субьективен. Лично меня во многом примиряет с РНПК тот факт, что ее возглавляет мой давний друг Николай Галушин.

За те полгода, что компания фактически работает, мы, конечно, выполняли все требования по цессии и передавали риски сверх необходимых требований. РНПК действительно дает необходимый продукт, у них открытое взаимодействие с рынком и довольно высокий уровень собственного удержания. У нас есть спрос на их емкость по целому ряду сегментов.

Однако есть некоторые линии бизнеса, где в силу большой доли, передаваемой в перестрахование на Запад, это прежде всего авиационное страхование, наличие обязательной цессии в РНПК сильно нарушает сложившуюся экономику. Тем не менее, РНПК ведет с нами рыночный диалог, это плюс.

Есть ли в Вашей практике случаи отказов в приеме рисков в РНПК?

Отказов в приеме рисков у нас не было. Но у нас и нет почвы для этих отказов.

Когда рынок достаточно молодой, не очень зрелый, и появляется некая «автоматическая» емкость, у многих складывается впечатление, что туда можно «скинуть» практически все. Как результат, РНПК отказывает. У меня скорее некоторый диссонанс в другой плоскости, в плоскости идеологии. РНПК одновременно и регулятор, и перестраховщик на коммерческих началах, и акционерное общество, которое имеет стратегию, план, бюджет, должна зарабатывать деньги. У меня был опыт общения с иранской госкомпанией, созданной при аналогичных санкционных обстоятельствах, тоже при местном национальном регуляторе. Общаясь с коллегами в Иране в 2016 году, я отчетливо представлял, что нас ждет уже буквально завтра.

Еще один аспект – «десятина», как мы ее называем, не очень вяжется с конкуренцией и коммерческой деятельностью. Однако за счет нее рынок оздоровили, уменьшили схемную часть, нестраховые операции. РНПК способствовало лишению этих операций экономического эффекта.

Кроме того, РНПК имеет потенциальную возможность привлечения инвесторов. В среднесрочной стратегии рассматривается возможность выхода на IPO или привлечения внешних инвесторов. Однако боюсь спросить, как эти инвесторы будут входить в структуру ЦБ?

Является ли РНПК для Вашей компании опасным конкурентом по входящему перестрахования, насколько ощутимым будет переток туда российских цедентов и рисков?

По итогам 1 квартала 2017 года «Ингосстрах» на первом месте по входящему перестрахованию в России. Конечно, РНПК дальше будет стремительно развиваться и к 2019 году достигнет запланированного уровня платежей – по обязательной цессии и за счет того, что передают сами цеденты.

Это если без радикальных мер, типа обязательного перестрахования ОСАГО?

Да. Но дальше у РНПК будет некая развилка: поддержание этих объемов или активная конкуренция с действующими емкостями, с лидерами по входящему перестрахованию.

В общем, одновременно это и партнер, и конкурент, поскольку мы стремимся также к лидерству в качестве перестраховочной емкости, на рынке перестрахования.

«Ингосстрах» имеет большой опыт по приему рисков из-за рубежа, есть ли у РНПК шансы в этой области?

А почему нет? У них высокий рейтинг. Конечно, тут очень много нюансов – из каких стран будут эти риски, на какие рынки компания будет ориентироваться: СНГ, рейтинговые или экзотические рынки? Это вопрос стратегии.

Как Вы оцениваете изменения на рынке ОПО? В момент принятия закона на этот вид рассчитывали как на ключ к корпоративному клиенту, эти ожидания в итоге не оправдались?

То падение рынка ОПО, которое мы наблюдаем сегодня, – это результат корректировки тарифов. По результатам первого года страхования объем рынка ОПО был больше 9 миллиардов рублей. Страховщикам повезло в том, что появление закона совпало с благоприятным периодом в экономике страны, высокими нефтяными ценами после жесткой посадки 2008-2009 годов. Мы получили большой рынок и новую повестку для общения с клиентами, это был отличный драйвер и колоссальный инжектор. Благодаря страхованию прошла определенная ревизия опасных объектов. К сожалению, в РСПП постоянно противопоставляли незначительные выплаты и возросшую нагрузку на бизнес. И, исходя из фактического уровня выплат первых лет (которые, строго говоря, ни о чем не свидетельствуют), тарифы были снижены – в итоге рынок сжался почти в 3 раза…

Вообще, законодательство о страховании различных видов ответственности у нас еще не сформировано. И вопросы тарификации там очень сложные, комплексные.

Рынок сжался, убыточность выросла. Дальше этим видом многим игрокам уже просто будет заниматься нерентабельно – мы же держим под это людей, инфраструктуру, каждый полис для страховщика чего-то стоит.

Вопрос о кросс-продажах – очень актуальный, для всех страховщиков, и находится в разной степени отработанности. В «Ингосстрахе» есть отдельный проект по кросс-продажам. А ОПО как бизнес в значительной степени региональный дало импульс для развития кросс-продаж, наши региональные продавцы «нанизывают» на полис ОПО другие продукты, это, действительно, работает. Поэтому особенно жаль, что этот рынок сжимается. Нужно понимать, что страховая культура в Европе, в Англии, в США развивалась в том числе и за счет вмененных видов страхования во многих отраслях.

В ВСС, преобразованном в СРО, создан комитет по имущественному страхованию юридических лиц. Участвуете ли Вы в этой работе? Какие вопросы и как, по Вашему мнению, там должны решаться?

Я лично – в меньшей степени, чем хотелось бы, но коллеги участвуют в этой работе. К сожалению, в СРО сейчас ОСАГО затмило обсуждение всех других вопросов, 90 % ресурсов брошено туда, и это печально. Но не все так плохо: есть профильный комитет, который сейчас прорабатывает несколько очень важных и актуальных вопросов.

Один из них – СМР. Мы верим, что все-таки есть перспектива вернуть расходы на СМР в себестоимость предприятий, и комитет этим занимается.

Второй вопрос – страхование строительных СРО. Мы тоже фактически потеряли этот рынок, он был 2 миллиарда рублей, это много. Сейчас в комитете обсуждается возможность подготовки для строительных СРО продуктов по страхованию финансовых рисков. Поскольку эти СРО сейчас не страхуют ответственность перед третьими лицами и покрывают этот риск за счет формируемых компенсационных фондов, они обратились к страховщикам с просьбой застраховать риск неисполнения обязательств при отсутствии средств в компфондах. Так что эту систему можно перезагрузить.

Следующий вопрос – экологическое страхование. У нас объявлен «год экологии», к этой теме сейчас повышенное внимание. Проекты экологического страхования по-прежнему обсуждаются. Есть интерес к ним и со стороны клиентов, с которыми мы периодически проводим обучающие мероприятия.

Если клиентам нужно экологическое страхование, почему бы не страховать его в добровольном порядке?

А тогда они не могут относить его на себестоимость. Сейчас добровольное страхование ответственности не включается в себестоимость. Конечно, можно вспомнить, что в 90-е годы вообще ни один вид страхования не относился на себестоимость. Сейчас мы в похожей ситуации. Но, если обратиться к практике развитых рынков – там все страхование относится на себестоимость. Мы тоже к этому придем.

Еще одна актуальная тема – страхование расходов на ликвидацию последствий чрезвычайных ситуаций, это очень перспективная площадка для работы. Я считаю, что у нас есть все шансы на его внедрение, и потенциал у этого рынка огромный. Конкурирует ли этот проект со страхованием жилья? Скорее, нет. Есть прямая норма закона, что предприятия всех форм собственности обязаны иметь компенсационные фонды на ликвидацию последствий чрезвычайных ситуаций, надзор за этим ведется. Пока единственной формой подтверждения является выписка со счета, что там есть эти деньги, но удовлетворяет ли это проверяющих? МЧС совместно с ВСС обсуждают этот вопрос: формы гарантий здесь могут быть разные – средства на счете, банковская гарантия и полис страхования от ЧС. Это очень актуально для предприятий. Пока проект на уровне обсуждения.

Насколько вообще оправдал себя механизм предоставления клиенту выбора из разных форм гарантий (включая страхование) – на печальном примере таких видов, как страхование госконтрактов, застройщиков?

Понятно, что лично я за то, чтобы безальтернативно все покупали только полисы. Работал бы в банке – поддерживал бы банковские гарантии. Но законодательная логика сложилась так, что требования к обеспечению определенных видов деятельности давались альтернативно.

Если же говорить конкретно о застройщиках, на самом деле это к лучшему, что решили создавать государственный фонд. Тема больная. С самого начала была жаркая дискуссия, страхование это или нет, и в каком виде оно должно быть. Это примерно как с агрострахованием – просто не смогли найти компромисса. Мы сказали: по такой модели мы страховать не будем, показали, как будем. Не мы одни – все сообщество, ВСС. Мировой опыт защиты при долевом строительстве совсем другой. Но приняли иной вариант. В результате, естественно, все пошло в проблемную зону. Теперь все дошло до обсуждения на самом верхнем уровне, ЦБ внесло свои предложения. Но пока ситуация «верхи не могут, низы не хотят»: страховщики, может, и готовы были бы страховать, но то, как они хотят это делать, – не вписываются в законодательную матрицу. А тогда ответственность на себя берет государство, оно будет управлять денежной массой фонда.

Это нехороший прецедент? Ведь проблемных видов страхования у нас – не один…

С одной стороны, да, прецедент нехороший. Мы прошли плохой путь в развитии страхования застройщиков, и как итог – проблемы теперь будет решать государство.

Что должно случиться, чтобы крупные страховщики пошли на рынок застройщиков?

Мы к нему относимся индифферентно. Но нам не нужен негативный контекст вокруг страхования в целом – хватило ОСАГО и страхования ответственности туроператоров.

ВСС одним из ключевых направлений провозгласил стандартизацию – насколько корпоративный рынок нуждается в стандартизации или, может быть, это ему наоборот было бы вредно?

Мы сильно продвинулись в стандартизации. Времена импрессионизма в продуктах прошли. Даже несмотря на то, что у крупного клиента очень сложные потребности, по сути, правила страхования по ряду линий де факто стандартизированы. У нас весьма консервативный бизнес, десятки продуктов в год не появляются даже в рознице. Бывают какие-то экзотические продукты в отдельных странах, например, в Японии, я видел презентацию этого продукта, набрало популярность страхование надгробий от землетрясений и наводнений, но в других странах его нет. В том бурном технологическом развитии, какое сейчас есть, страхование идет следом за прогрессом, возникают в результате развития или мы обнаруживаем какие-то новые риски, и предлагаем от них защиту, продукт. Сейчас одно из самых актуальных, новых, неизученных направлений – страхование так называемых информационных, или киберрисков. Этот рынок, продукт может буквально взорвать рынок уже в ближайшее время. Мы все это проходили - еще совсем недавно, к примеру, страхование D&O или ВВВ (банковских рисков) было экзотикой, но потом распространилось тотально. Страховщики пытаются что-то предугадывать, опережать спрос, но генерировать сотни продуктов не получается, тем более для корпоративного сегмента. Ритейл – все же более динамичный рынок.

Расскажите о крупных сложных убытках, которые были урегулированы Вашей компанией за последнее время.

В декабре 2015 года завершено урегулирование убытка Русгидро по Загорской ГАЭС. По материалам этого дела можно написать учебное пособие по урегулированию убытков. Вся процедура заняла 2 года: убыток произошел в сентябре 2013 года, откачка воды закончилась только к апрелю 2014, сразу же после этого к работе приступили сюрвейеры и аджастеры со всего мира. Сам проект станции – совершенно нетиповой, и по стоимости, и по сложности, и по количеству участников. Нетипичен и произошедший случай, поэтому выяснение его причин и получение итоговой версии расследования (ошибка проектирования), расчет суммы ущерба и переговоры с перестраховщиками – все это потребовало времени. Мы не одни участвовали в страховании этого объекта, но «Ингосстрах» заплатил клиенту первым, выплата составила 4,75 миллиарда рублей. Для «Ингосстраха» это крупнейший убыток в имущественном страховании, и по сумме, и по степени сложности, и по трудозатратам, вовлечению людей, и по уровню экспертизы. Мы все прошли на нем хорошую школу. Команда, которая урегулировала этот убыток, очень профессиональная, я полагаю, самая профессиональная, все сработали просто потрясающе.

Это нормальные сроки для убытков такого масштаба? Были ли какие-то подобные события в мире и как урегулировались они?

У нас есть проект «Сокращение сроков урегулирования убытков», но конечно, он ориентирован больше на массовые виды страхования. Там все измерено, сколько часов и Рублей стоит урегулирование типового случая, вписывающегося в определенные рамки. А убыток Русгидро не вписывается ни в какие рамки. В мире было нечто подобное в Южной Америке – авария на электростанции, но эти случаи сложно сравнивать. Каждый такой случай уникален.

В прошлом году мы выплатили, например, возмещение по убытку 1989 года – по страхованию ответственности нашего старого клиента, судовладельца в Италии. Судовладельца уже не существует, а потерпевшие остались, долгие годы шли суды. В правилах есть четкая фраза: выплата после предоставления полного перечня документов. На их основании нам надо установить, что произошло, является ли это страховым случаем, и сколько это стоит. Возвращаясь к Русгидро, там процедура урегулирования заняла около 1,5 лет, и клиент все это время трудился вместе с нами, ход рассмотрения дела был для него абсолютно прозрачен, все процедуры регламентированы. Срок пропорционален технической сложности самого убытка.

Еще один крупнейший, катастрофический убыток, урегулированный нами не так давно, – это гибель самолета «Когалымавиа» (Metrojet), где суммарное возмещение пострадавшим составило более полумиллиарда рублей.

В какой мере проблемы криминальных юристов, неадекватных судебных решений и мошенничества актуальны сейчас для рынка корпоративного страхования? Породил ли кризис всплеск мошенничества, появляются ли какие-то новые, современные способы мошенничества?

Есть сегменты, где активность злоумышленников никогда и не останавливалась. В складском страховании уровень мошенничества очень высок, но мы из этого сегмента практически вышли. У нас есть пример, когда мы добились справедливости: было застраховано уникальное оборудование на складе, таких комплектов оборудования в мире от силы десяток. Но на складе это оборудование находилось недолго – очень быстро клиент заявил об убытке. Дальнейшее изучение случая показало, что застрахованного оборудования вообще не существовало в природе, компания-производитель его не изготавливала. Организация-страхователь создалась за неделю до страхования, по ней не было негатива в открытых базах. Возмещение не было выплачено, потому что не было оборудования, и мы вернули страхователю премию.

В последнее время мы отмечаем много случаев краж из банкоматов. Даже в центре Москвы умудрились ночью похитить банкомат – вытащили из стены на Тверской улице, молниеносно, несмотря на все камеры. В каком-то регионе банкомат взорвали.

Как Ваша компания смотрит на внедрение инноваций в корпоративном страховании, например, страхование киберрисков, применение телематики?

Мы уже работаем с ними. Но киберриски – это не массовый вид страхования. А, к примеру, страхование грузов с телематикой – вполне востребованный продукт. Мы стремимся быть профессиональным и технологичным игроком даже в тех сегментах бизнеса, где по объемным показателям мы не номер один. Мы нащупали в корпоративном страховании около 10 направлений, где возможно применение цифровых технологий. Сейчас в работе более 5 проектов, где применяются современные технологии, в том числе онлайн-технологии, скоринг и пр. Ключевая область здесь для нас – оценка риска.

Так что сейчас мы скрупулезно прорабатываем эти технологии, учимся у иностранных компаний, в том числе у наших акционеров Generali. Мы по ним «сверяем часы», и без ложной скромности, не наблюдаем здесь отставания в понимании бизнеса и технологий. У нас есть продукты, которые можно продавать по-новому, и много всего интересного.

А есть ли спрос на подобные «технологические новинки» со стороны страхователей в корпоративном сегменте?

Спрос не опережает предложение, но он есть. С ним можно работать. Наверное, 10 лет назад большинство клиентов не покупали авиабилеты онлайн и не вызывали онлайн такси, а теперь это делают все. Все ниши, которые допускают безбумажный контакт с клиентом, постепенно будут заполнены. В корпоративном страховании они тоже есть. Конечно, есть сегменты, которые всегда или по крайней мере в среднесрочной перспективе останутся в рамках традиционной системы продаж – это страхование крупного бизнеса, морское страхование, авиационное, космическое. А все типовые продукты можно адаптировать под онлайн-каналы.

В целом, рынок корпоративного страхования сейчас я могу оценить как очень динамичный, работать на нем интересно. Главное – суметь увидеть, не пропустить новые возможности, новые риски.