Пресса о страховании, страховых компаниях и страховом рынке

Эксперт, 18 августа 2008 г.

Подзабытый шок

Безответственность, непрофессионализм, отсутствие технологий макроэкономического кризис-менеджмента — вот составляющие «коктейля», взорвавшего финансы России десять лет назад

1039 просмотров

Макроэкономисты до сих пор спорят, были ли события августа 1998 года в большей степени валютным кризисом или долговым? Бизнесмены и финансисты, как люди практические, видят мало смысла в подобных дискуссиях. Ну а обыватели, похоже, стали просто забывать о возможности таких неприятностей, как резкое падение рубля, зависание в банках вкладов, шоковое срезание реальной стоимости зарплат. Даже серьезные бабушки перестали каждый август атаковать радиоредакции с вопросом «Будет ли дефолт?» И действительно — на волне потребительской эйфории, при двузначном ежегодном росте доходов, стоя перед кассой супермаркета с тележкой, набитой снедью и напитками, выбирая, какой из пяти кредитных карточек расплатиться, так трудно — и странно — думать о плохом.
И все-таки мы решили побыть немного историками, попросив вспомнить события десятилетней давности Александра Григорьева, ныне генерального директора ОСАО «Ингосстрах», в 1998−м возглавлявшего Межкомбанк. Был такой банк, из первой, между прочим, двадцатки. Почему был — расскажет сам Григорьев, а разговор наш, как легко догадаться, неминуемо перекинулся в день сегодняшний. Ведь все кризисы интересны и поучительны прежде всего своими уроками.

— Александр Валерьевич, 17 августа 1998−го датируется кульминация кризиса, назревавшего много месяцев, чуть ли не год с лишним. Какого рода был этот кризис?
— Диагноз болезни, приведшей к тяжелой развязке 17 августа, — это структурный кризис финансов государства. Проблема двойного дефицита — бюджета и платежного баланса — принципиально не имела безболезненного решения в рамках жесткой конструкции горизонтального валютного коридора и очень короткого и дорогого внутреннего долга. Минфину было понятно, что сколь-нибудь устойчиво покрывать оба дефицита за счет наращивания внутреннего и внешнего долга не удастся. Тем более еще в середине 1997 года разразился азиатский финансовый кризис, серьезно подорвавший доверие инвесторов и кредиторов к развивающимся рынкам.

— Почему правительство и ЦБ не попытались действовать заблаговременно, плавно? Ведь уже к весне 1998 года, после драматического падения цен на нефть и резкого ухудшения нашего платежного баланса, стало очевидно, что девальвация рубля неизбежна.
— У руководства ЦБ и финансового блока правительства была странной природы убежденность, что мы сможем проскочить, выкрутиться. Весьма показательны заявления Анатолия Чубайса, бывшего в ту пору первым заместителем председателя правительства России. Он в ноябре 1997−го, после обвала Гонконгской биржи, утверждал, что мировой кризис нас не затронет. Не правда ли, хорошо рифмуется с заявлениями Алексея Кудрина в Давосе в феврале нынешнего года, назвавшего Россию «тихой гаванью» в океане глобального финансового катаклизма?
Я бы сказал так: в 1998 году у людей, определявших финансовую политику государства, отсутствовало понимание и законов, и технологий управления государственными финансами. Никакого заговора ЦРУ не было — все натворили сами. Это потом уже американцы подключились, когда транш МВФ 1999 года был обусловлен целевыми дополнительными условиями, в том числе отзывом лицензий шести системообразующих банков. Но это отдельный сюжет, можем его коснуться позднее.

— Для меня самый яркий пример самонадеянности и непрофессионализма денежных властей — окончательное открытие рынка ГКО для нерезидентов с 1 января 1998 года. Вместо того чтобы плавно вводить ограничения на движение краткосрочных капиталов, открыли двери настежь…
— Открыли рынок в расчете на приток средств иностранных инвесторов. Но не подумали о том, что в разгар мирового финансового кризиса даже введенные ранее на наш рынок деньги будут очень быстро выведены. Запрет для нерезидентов на вложение средств в рублевые активы со сроком погашения до одного года включительно был наложен лишь 17 августа 1998 года, когда основная масса коротких гособлигаций была и так заморожена, да и инвестировать в Россию уже никто не собирался.

— Вопрос немного стариковский — историю не перепишешь — и все же: в какой мере именно такая конфигурация решений от 17 августа 1998 года была неизбежной? Имелись ли реальные альтернативы неуправляемой девальвации, замораживанию внутреннего рублевого долга и мораторию на обслуживание внешних долгов?
— Чтобы быть точными, давайте восстановим в памяти, какие именно решения были приняты 17−го числа. Первое — сдвиг вверх валютного коридора от 5,25–7,15 рубля за доллар до 6–9,5 рубля за доллар и переход к политике плавающего курса рубля. Как видим, верхняя граница коридора увеличилась только на треть. Исходя из этого рост номинального курса рубля от значения 14 августа до конца года прогнозировался в размере не более 50 процентов. Никакая четырехкратная девальвация российской валюты, случившаяся на самом деле осенью 1998−го, не планировалась. Второе — отказ от исполнения обязательств по государственным ценным бумагам со сроками погашения до 31 декабря 1998 года, то есть собственно дефолт в классическом смысле. При этом обещанная реструктуризация таких бумаг, то есть их обмен на новые обязательства с другими сроками погашения, состоялась лишь в 1999 году, спустя много месяцев после 17 августа, что серьезно осложнило работу по преодолению последствий дефолта. Третье — трехмесячный мораторий на осуществление выплат по возврату финансовых кредитов от нерезидентов, на выплату страховых платежей по кредитам, обеспеченным залогом ценных бумаг, на выплаты по срочным валютным контрактам. Наконец, четвертый пункт — он не фигурировал в заявлении правительства и ЦБ от 17 августа, но тем не менее был реализован по факту. Речь идет об отказе от поддержки рыночных котировок валютных гособязательств — вэбовок и евробондов.
Как я оцениваю этот пакет решений? Убежден, что заморозка ГКО-ОФЗ и девальвация рубля были абсолютно неизбежными в той ситуации. Другое дело, что девальвацию надо было делать не шоковой, а плавной, управляемой, отказавшись от валютного коридора еще в феврале, и за несколько месяцев постепенно поднять курс до 9,5–10 рублей за доллар. Это позволило бы выровнять платежный баланс, заодно немного охладив конъюнктуру рынка ГКО, убрав из процентных ставок премию за валютный риск.
Далее, критически важно было быстро провести реструктуризацию замороженного рублевого долга, а не затягивать эту процедуру на полгода. Кризис-менеджмент в госфинансах был просто никакой. И это странно. Был же наш собственный опыт Внешэкономбанка 1991 года, успешно реструктурировавшего в торгуемые облигации (вэбовки) замороженные валютные долги СССР.

— Вероятно, сказалась общая потеря управляемости экономикой в связи с шоком от кризиса и сменой правительства и руководства ЦБ.
— Так или иначе, долгие шесть месяцев после дефолта у держателей замороженных госбумаг и в стране, и за рубежом была полная неопределенность.
Но этим список ошибок не исчерпывается. Мораторий на внешние выплаты надо было объявлять только по государственному долгу, а не по долгам частного сектора. Это позволило бы крупным частным заемщикам, прежде всего нашим ведущим коммерческим банкам, продолжать вести работу с иностранными банками-кредиторами в нормальном режиме. Поместив же все финансовые институты под «зонтик» моратория на внешние выплаты, государство оказало им медвежью услугу — иностранцы в ответ объявили кросс-дефолт и заблокировали внешние счета большинства наших банков (Межкомбанк, кстати, тогда был одним из редких исключений).
Ну и, конечно, ни в коем случае нельзя было бросать внешний долг, тем более что сама по себе поддержка котировок торгуемых обязательств требовала от государства весьма умеренных средств. Лишенные поддержки, котировки рыночных долгов упали в десять раз, побив все мировые рекорды (до этого в XX веке максимальное падение демонстрировали котировки мексиканских внешних долгов, которые в период кризиса 1976–1977 годов упали на 30 процентов). Проблема в том, что многие российские банки сидели на леверидже этих бумаг, то есть были закредитованы под их залог. Поэтому катастрофическое снижение стоимости залога автоматически приводило к снежному валу margin calls — требований кредиторов к пополнению рыночной стоимости залога, что создавало непосильную нагрузку на ликвидность наших банков, приблизив банкротство многих из них.
Если бы не было моратория на частные долги, не был бы брошен внешний долг, то в принципе кризис не оказался бы таким тяжелым для банков.

— В свое время ходили упорные слухи, что решение объявить мораторий на внешние выплаты было пролоббировано крупнейшими банками…
— Я был участником ряда закрытых совещаний руководства ЦБ с главами крупнейших банков, где помимо прочих обсуждался и этот вопрос. Прямо скажу: единой позиции по вопросу о моратории у коммерческих банкиров не было. Все зависело от конкретной ситуации, в которой находился тот или иной банк. На совещании 14 августа 1998 года за мораторий выступил представитель банка «СБС-Агро». Этот банк набрал большой портфель вэбовок шестого и седьмого траншей и таким образом нарастил свою ликвидность. Когда же пошли маржин-коллы, просто перестал их платить. Так что ему этот мораторий был выгоден. За мораторий выступал также Инкомбанк — у него ликвидность нарушилась еще весной, а первые признаки трудностей появились еще в 1997−м. Главной головной болью Инкома был значительный объем валютных фьючерсов, неподъемный для обслуживания даже по додевальвационному курсу. Высказывался в пользу моратория и представитель Автобанка. Мы с Геращенко в ответ взвились — вы что, ненормальные? Вы разрушите систему! Вы подставите банки, которые в состоянии дальше работать. Ведь были банки, которые и в разгар кризиса работали в режиме текущих платежей, для которых мораторий был категорически недопустим. Это Международный Московский банк, Альфа-банк, «Онэксим», Межкомбанк.

— То есть, спасая, условно говоря, два-три банка, чиновники подставили под удар весь банковский сектор?
— Они подставили те банки, которые пытались продолжать нормально работать в кризисных условиях и цивилизованно договариваться с иностранными кредиторами.
Центральный банк три месяца не делал вообще ничего. Он не выдал стабилизационные кредиты, когда их можно было выдать; он не принял решение о реструктуризации ГКО; он не отозвал лицензии сразу у тех банков, которые легли. Это решило бы целый ряд вопросов, связанных с выводом проблемных активов из этих «живых мертвецов», воровством и так далее. ЦБ не занял никакой позиции по реструктуризации банковской системы. Виктор Владимирович Геращенко встал у руля ЦБ и начал работу лишь в октябре 1998 года. А первое заседание Комитета банковского надзора под руководством Андрея Козлова состоялось 17 ноября 1998−го. Агентство по реструктуризации кредитных организаций — АРКО — было создано уже в 1999 году.

— Напомните, пожалуйста, историю с отзывом лицензий у банков в обмен на транш МВФ.
— Одним из пунктов соглашения между РФ и МВФ о выдаче стабилизационного кредита в размере 4,5 миллиарда долларов летом 1999 года стояло требование отзыва лицензии у шести системообразующих банков, находящихся в проблемном состоянии. Это был четкий заказ американцев. Геращенко сопротивлялся отзыву как мог, но на него надавили. У Межкомбанка была особая ситуация — 24 июня мы подписали реструктуризационное соглашение с нашими западными кредиторами, которое ЦБ одобрил. Это было первое и единственное на тот момент легальное реструктуризационное соглашение, по которому уже к сентябрю мы должны были запускаться как банк с нормальным капиталом, часть из которого согласились приобрести иностранцы. А через шесть дней у нас отозвали лицензию. Геращенко мне позвонил и сказал — это просто политическое указание, мы из 20 крупнейших банков выбирали, у кого можно отозвать лицензию. У «СБС-Агро» — нельзя (поддержка сельского хозяйства), у Автобанка — нельзя (на нем висит «Ингосстрах»). Ну и выбрали «расстрельную шестерку»: Инкомбанк, Межкомбанк, «Онэксим», Мосбизнесбанк, «Менатеп» и «Российский кредит».

Население оказалось крайним

— Эхо кризиса 1998 года на рынке и в двусторонних отношениях с иностранцами чувствуется до сих пор?
— Нет, сейчас не чувствуется. На рынке память кризиса — пять лет. Уже в 2002 году эхо кризиса стало отходить. Люди понесли деньги в депозиты, и компании стали более активно работать с российскими банками, и иностранные инвесторы стали заходить на рынок, стали покупать облигации.

— А в 2003−м Россия впервые получила суверенный рейтинг инвестиционного уровня…
— Не надо забывать, что к этому моменту уже шел быстрый рост экономики. Сказался очищающий и оздоровляющий эффект кризиса. Сильная девальвация создала гигантский простор для экспортеров. Начали быстро расти финансовые резервы.

— Безусловно, кризис 1998−го дал серьезный импульс экономическому росту. И поэтому он все чаще рассматривается в положительном контексте — покончил, ну хотя бы на какое-то время, с засильем импорта, похоронил олигархов, дал огромный гандикап экспортерам. При этом почему-то никто не вспоминает о резком, 30–40−процентном падении реальных доходов населения, что автоматически срезало издержки во всем хозяйстве и дало толчок к росту. Не слишком ли высока цена процветания?
— Если попытаться проанализировать, кто пострадал в результате кризиса, — это население. Самая пострадавшая категория. Второе — банки и третье — компании. Про компании все забыли. Сколько они вытаскивали замороженные деньги в облигациях и в банках. Сколько они потом с налоговыми органами разбирались, и прочее и прочее.
— Изрядную часть проблем компании перекладывали на работников — путем увольнений, урезания и невыплаты зарплат и так далее. Поэтому бизнес смог как-то выкрутиться. Ну а банки я вообще не понимаю, как пострадали.

— По-вашему, банкротство большинства из 30 крупнейших банков — этого недостаточно?
— Банкротство или отзыв лицензии банка — головная боль для его клиентов, кредиторов и вкладчиков, но, увы, не для его акционеров или менеджеров.
— Я согласен с тем, что безусловно крайним в августе 1998−го оказалось население. И государство несет ответственность перед населением за эти потери. Не коммерческие банки вызвали кризис, а непрофессиональная, безответственная политика государства.

900 банков — это много

— Параллели между макроэкономической ситуацией в России лета 1998−го и лета 2008 года на первый взгляд не просматриваются. От всех ли старых рисков сегодня избавлена наша финансовая система и какие появились новые? Каковы очертания будущего финансового кризиса, если таковой, по-вашему, нам сегодня грозит?

— Структурный финансовый кризис по типу того, что разразился десять лет назад, у нас невозможен сейчас, для него нет никаких оснований. У нас огромный избыток денежных средств, значительный приток М2, сильно профицитные и бюджет, и платежный баланс, страна накопила огромные финансовые резервы. Что касается риска девальвации, то сейчас стоит обратная проблема — как бороться с чрезмерным укреплением рубля. Если бы не интервенции ЦБ, мы бы сейчас имели курс 16 рублей за доллар, что неприемлемо для отечественных производителей и на внутреннем, и на экспортных рынках.
Какие неприятные события возможны в финансовой сфере сейчас? Первое — это кризис ликвидности нишевых средних и малых региональных банков. Крупняк в сравнительной безопасности. Прежде всего он очень серьезно капитализирован по сравнению с 1998 годом. Второе — нет оснований для кросс-дефолтов. Третье — значительные накопленные резервы. Четвертое — государство и ЦБ прекрасно понимают, что такое крупные банки. Их просто так не отдадут, как в 1998−м. Потому что есть социальные и международные аспекты. Пример: Гута-банк. Ему не дали умереть в разгар банковской паники летом 2004−го, по сути национализировав по символической цене. Итак, крупные банки не пострадают. А вот средние, нишевые и небольшие банки, сильно завязанные на западное финансирование и недостаточно диверсифицированные по активным операциям, могут оказаться под ударом.
— Кроме того, как правило, такие банки отрезаны от системы рефинансирования ЦБ и имеют не слишком выгодные условия работы на рынке МБК.
— Система рефинансирования для них закрыта потому, что у них нет достаточного количества залоговых активов надлежащего качества.

— Как достроить систему рефинансирования, чтобы она дотянулась до нишевых, средних, региональных банков?
— Сейчас я скажу непопулярную вещь. А нам не нужно 900 банков в стране. Нам нужно 200, но капитализированных. Нам не нужно 800 страховых компаний. Нам нужно 100, но капитализированных. Потому что все остальные вещи надзорные органы ЦБ уже сделали — и что касается нормативов, и что касается отчетности, прозрачности владения банками и так далее. Поэтому сейчас самое главное — на основании международных правил ужесточить требования капитализации банков.

— То есть, грубо говоря, умрут и не жалко?
— Да, умрут и не жалко. А чего жалеть-то? Приведу очень простой пример. Вы на «Трабанте» ездили?

— Нет и не испытываю желания.
— Да, была пластмассовая такая машинка. Ну, вот умер «Трабант» и что, вам жалко? Не проще ли на «Мерседесе» ехать, удобнее и комфортнее.

— Когда есть выбор — и средства для выбора — между «Трабантом» и «Мерседесом», ситуация однозначна. Но у нас есть регионы, где проникновение банковских услуг крайне незначительно, конкуренция банковская минимальна, то есть «мерседесов» финансовых уж точно нет.

— Это неправильная информация. Нет таких регионов, где не было бы банковских «мерседесов». Сбербанк и Россельхозбанк есть везде, я вас уверяю.

— То есть, по-вашему, будущее за крупными сетевыми федеральными «мерседесами»?
— Однозначно. Ну и, конечно, не надо забывать о повышении надежности банковской системы. Она базируется на двух столпах — это капитализация и прозрачность, переход на МСФО.

— И как вы собираетесь консолидировать банковскую систему?
— Очень просто. ЦБ объявляет: 1 января 2013 года банк с капиталом меньше 50 миллионов долларов лишается лицензии — все. Пять лет вам, никакой ни паники, ничего — делайте. За пять лет либо сливайтесь, либо становитесь филиалами, либо уходите с рынка.

— В той же Америке в каждом штате дали вырасти собственным банковским «мерседесам», и они прекрасно себя чувствуют…
— Они сейчас себя нехорошо чувствуют.
— Прямо сейчас, возможно, не очень хорошо — как-никак, ипотечный кризис. Я имею в виду, что помимо глобальной верхушки американская банковская система располагает несколькими тысячами вполне устойчивых и надежных региональных банков.

— Вы знаете количество банков, которые сейчас в США находятся под управлением и специальным надзором федеральных резервных банков? Таковых 90! Так что они себя нехорошо чувствуют. Министр финансов США Полсон говорит: нам нужно реформировать банковскую систему. А вы приводите их в пример. Не могу в ответ не спросить: а что, у нас США — это истина в последней инстанции, что ли?
— Америка близка нам тем, что это большая страна с разнообразными местными рынками, я только в этом смысле.
— В этом смысле нам гораздо более близка Бразилия, а не США. При этом я повторяю, США как раз не являются примером идеальной банковской системы.

Учиться купировать кризис

— Давайте поговорим о влиянии сегодняшнего мирового финансового кризиса на Россию. Это правда, что, как утверждает Алексей Кудрин, он нас не заденет?
— Нет, неправда. Он нас заденет. Но не столько по линии собственно финансовых институтов, главное следствие финансового кризиса для нас — это замедление темпов роста экономики и повышенная инфляция — вот что нас ждет. И к этому надо сейчас готовиться, а не говорить: нас не тронет, у нас все хорошо. Вы знаете, что промышленное производство в июне не выросло? А вы знаете, что строительство у нас не растет, а в лидирующих регионах даже уменьшилось по сравнению с прошлым годом? Это что — просто так, что ли?

— А как надо готовиться к этому?
— Ну, вообще-то мы уже готовимся. На самом деле создание Фонда национального благосостояния, создание Резервного фонда и разделение бюджета на нефтяной и ненефтяной — это подготовка. Создание нефтяной биржи — очень хороший способ подготовки. Диверсификация валютных резервов ЦБ, уход из доллара — это и есть способы подготовки.

— Вы перечисляете стратегические вещи. А что-нибудь из оперативно-тактических задач разве не пора решать? Например, как-то подкорректировать экономическими мерами скорость роста пирамиды потребительских кредитов, пока она не грохнулась, как в Южной Корее в 2003 году?
— А вот здесь вы не правы. С потребительскими кредитами ничего не надо делать. Тут рынок сам все уже сделал и еще отрегулирует. Темпы роста розничных кредитов уже сильно замедлились — у банков проблемы с фондированием, они ужесточают требования к заемщикам и повышают процентные ставки.
Мой прогноз: прирост объема задолженности по потребительским кредитам, включая автокредиты и ипотеку, в этом году не превысит 20 процентов — после 58 процентов в прошлом году и 70 с лишним процентов в 2006−м. А в следующем году рост составит процентов 12–15. Это абсолютно нормально.
У нас качество заемщиков типичное для развивающего рынка. Не хуже и не лучше. Более того, я вам скажу: у нас ментальное качество заемщиков лучше, чем у развивающихся рынков. Лучше, чем в Индии, лучше, чем в Бразилии, лучше, чем в США, кстати.

— Что вы имеете в виду?
— Первое, российские заемщики более ответственные и дисциплинированные.
Второй позитив, с которым России просто повезло: мы в ипотеку не успели как следует «зайти». Просто не успели. Поэтому глобального кризиса неплатежей не будет.
Где у нас слабое звено на финансовом рынке — это рублевые облигации эмитентов второго-третьего эшелонов. В этом секторе будут дефолты и банкротства. Правда, объемы потенциально проблемных бумаг там пока незначительны с макроэкономической точки зрения.

— Итак, насколько я вас понял, потребительское кредитование не требует специальной регулировки со стороны государства?
— Кроме того, что уже ЦБ и Минфин делают, а именно внедрения требований по прозрачности для заемщиков условий кредитования, ничего не надо. Ну и необходимо понимать, что нынешний период ужесточения денежно-кредитной политики ЦБ неминуемо охладит рынок розничных кредитов. Вот сейчас ЦБ в очередной раз повысил нормативы обязательных резервов. В абсолютных величинах речь идет об изъятии из банковской системы 1,5 миллиарда долларов. Это очень приличная сумма.
Я считаю, что ЦБ действует правильно — и с ФОРами, и с учетной ставкой. На мой взгляд, ее можно еще на процент поднимать, если они хотят с инфляцией бороться и тормознуть банки.

— Вы считаете, что своими монетарными мерами ЦБ все-таки дотянется до инфляции?
— Инфляция имеет примерно девятимесячное запаздывание относительно динамики денежной массы. Поэтому меры ЦБ скажутся не сразу. Инфляция — очень инерционный процесс. В этом году мы будем иметь инфляцию процентов пятнадцать. В будущем году, скорее всего, меньше.

— Каковы для вас лично главные уроки кризиса 1998 года?
— Лично для меня август 1998−го — кровоточащая рана, которая сегодня уже зарубцевалась слегка, но все ровно кровоточит. Межкомбанк — случайная жертва чужого заказа. Обидно.
Если же отвлечься от личных эмоций, то главный урок кризиса — не слушать беспрекословно зарубежных советников, а прежде всего руководствоваться национальными интересами, интересами граждан своей страны. И еще. Серьезный урок состоит в исключительной важности макроэкономического кризис-менеджмента, его качества именно как специальной технологии. Сегодня на примере ведущих финансовых держав мира мы видим, как работают кризисные технологии. В считанные дни или даже часы принимаются решения о поддержке ключевых финансовых институтов (Northern Rock в Англии, Bear Stearns в США). Теперь дело уже дошло до разработки плана поддержки двух ведущих федеральных ипотечных агентств в США.
Надо не паниковать, не сидеть сложа руки, а четко, быстро, профессионально действовать. Кухарка не может управлять ни одним процессом профессионально. Кроме чего? Правильно — приготовления пищи.

Александр ИВАНТЕР, заместитель главного редактора журнала «Эксперт»

Ваше мнение об этом материале:

— Ваше имя
— Ваш email
— Тема

Ваш отзыв (заполняется обязательно):

Укажите код на картинке слева:

Установите трансляцию заголовков прессы на своем сайте

 Подробнее »

Получить код для трансляции заголовков прессы »