Пресса о страховании, страховых компаниях и страховом рынке

Iностранец, 5 февраля 2001 г.

Лечение за границей

И вот, в этом году я получила стипендию на стажировку в Вене. На два месяца. По условиям гранта мне предлагалось купить страховку в Австрии. Я так и собиралась поступить. Но австрийское посольство отказалось выдавать визу без страховки. Так я стала обладательницей еще одной длинненькой книжечки — полиса Ингосстраха — и пластиковой карточки. В будущем им предстояло пополнить мою коллекцию бесполезных вещей. Однако...
На вторую неделю моего пребывания в Вене у меня сломался зуб. "Ну и что с того?"— сказала бы я в Москве и жила бы преспокойно с ним, пока не заболит. Но, переезжая в другую страну, невольно начинаешь жить по ее правилам. А здесь ни одному нормальному человеку не придет в голову ходить со сломанным зубом семь недель кряду. А если он еще и заболит? И ведь заболит наверняка — и в самый неподходящий момент!
Что ж, решила я, видно, настала пора воспользоваться своей палочкой-выручалочкой. Достала сокровенную книжечку, чтобы понять, что делать. В страховом полисе черным по белому было написано, что я могу рассчитывать на возмещение убытков, если со мной произошел несчастный случай (на мой взгляд — именно он), или при острой боли (она наверняка не за горами). Но как конкретно поступить? Первая страничка полиса сообщала: потерпевший (или больной) должен перво-наперво позвонить по указанным ниже телефонам в московский офис Ингосстраха или в его филиал в Мюнхене.
Я решила, что Мюнхен ближе и дешевле. В полисе, правда, сообщалось, что по предоставлении документа, я могу требовать возмещения расходов за телефонные переговоры.
Несмотря на то, что указанный в полисе телефон назывался круглосуточным, ответили мне по нему только после десяти утра на следующий день. С немецким у меня на той стадии было еще не очень, но я все же поняла, что должна пойти к любому зубному врачу, предъявить полис, объяснить свою беду и попросить составить предварительный счет на необходимое лечение. Этот счет надо затем факсом переправить в Мюнхен, где его рассмотрят и сообщат, что фирма может оплатить, а что — нет. "Лучше попросите врача переправить нам факс, мы стразу ответим, и вы сэкономите время", — посоветовали мне.
На следующий день по телефонному справочнику мои австрийские коллеги нашли "зубника" неподалеку от института и записали меня на прием к некому Михаэлю Пернатчу.
Предупрежу сразу: я отлично понимала, что в такие игры можно играть, только если в случае неудачного исхода сама можешь все оплатить из собственного кармана. Я только что получила стипендию, деньги у меня были. Отправляясь на прием, я чувствовала себя как актриса в кино: вот я играю даму, которой просто взбрело в голову полечиться за границей, и ей наплевать, во что это выльется.
Если бы я тогда знала — во что...
В приемной врача я, собрав скудные знания немецкого, пересказала медсестре все, что мне сообщили по телефону, напирая на только что выученное новое слово — предварительный счет. Я даже достала было полис, но потом убрала — текст-то там по-русски, так что для иностранцев это пустая бумажка. Появившийся молодой врач, господин Михаэл Пернатч, выслушав мою тираду, задал только один вопрос: кто оплатит первый осмотр, на основании которого, собственно, и составляется этот самый счет. "Резонно", — подумала я. Из Мюнхена я на этот счет никаких указаний не получала. Но, войдя окончательно в роль взбалмошной пациентки, предложила: включите это в счет, а если моя фирма не оплатит — оплачу сама. И уже более робко поинтересовалась: "А сколько этот осмотр будет стоить?" — "Около тысячи шиллингов", — ответил врач. "Ого, — подумала я. — 70 долларов, только за то, что я открою рот!" В этот миг еще можно было отступить, но актерский кураж, любопытство и женская гордость не позволили бежать с позором. За развлечения надо платить. Я осталась верна выбранной роли.
Началось с рентгена. В специальном кабинете мне сделали рентген-панораму всех зубов. "Для одного зуба явно много чести", — подумала я. Потом уложили в кресло и сделали рентген сломанного зуба, оба снимка сразу вывели на компьютер. Врач посмотрел на них (а не на меня!) и сообщил мне, что он может поставить коронку, а может — временную пломбу. Я выбрала последнее.
Осмотр закончился. Чувствовала себя я прекрасно. Сейчас они пошлют факс в Мюнхен, те ответят, и все решится. Как бы не так! По непонятной причине врач вдруг заартачился и настойчиво предложил отправить факс самой. Но у меня были указания фирмы, и я не собиралась от них отступать. Доктор сдался, но заявил, что факс пошлет позже — занят. Я попросила перезвонить мне в институт, когда они получат ответ.
Я ждала весь вечер и весь следующий день. Потом наступили выходные. В понедельник снова поплелась к врачу: по телефону мне с ним разговаривать было трудно. "Нет, мы не отправили ваш факс, вот придет после обеда секретарь — отправит". Вечером факс пришел... мне в институт.
В счете было указано:
Рентген-панорама — 770 шиллингов.
Рентген — 140 шиллингов.
Пломба — 1100 шиллингов.
Всего: 2010 шиллингов.
И ничего не было сказано о том, что мне необходима экстренная помощь. А ведь это условие моей страховки. На следующий день я в третий раз отправилась к дантисту, чтобы он вписал-таки фразу об острой боли, которая могла подстеречь меня в любую минуту. Мою просьбу выполнили с большой неохотой. Новый счет я послала в Мюнхен, и после пары-тройки звонков туда получила официальный ответ от некоего Вернера Форстера: Ингосстрах согласен оплатить все расходы, кроме злополучной рентген-панорамы. Что ж, тоже неплохо. Осталось только получить счет с банковскими реквизитами врача, отправить его в Мюнхен, а там, глядишь, и пломба не за горами. В Мюнхене удивлялись: "Как же вы так долго ходите с острой болью?" Вот так. Не по своей вине.
На следующий день я снова появилась у врача. Радостно помахала ответом от фирмы, попросила выписать счет на оплату и выдать талончик на прием. "И еще, пожалуйста, выдайте мне справку, что рентген-панорама в моем случае была действительно необходима", — потребовала я. Эта идея возникла у меня по пути к врачу. В самом деле, я их не просила снимать мою улыбку. Может, в Москве удастся вернуть и эти деньги, потраченные не по моей воле.
Секретарь в регистратуре повертел мой мюнхенский факс и заявил:
— Очень хорошо, но вы все равно должны заплатить нам наличными, а ваша фирма потом пусть вернет вам эти деньги.
Такого подвоха я не ожидала!
— Здесь же черным по белому написано, что моя страховая фирма согласна оплатить расходы банковским переводом!
— У нас так не принято. Вы платите наличными, а потом сами разбираетесь с вашей фирмой, — стоял на своем секретарь.
Дело пахнет вымогательством, подумала бы я в Москве, но в Вене?!
— Здесь какое-то недоразумение. Может быть, я просто плохо вас понимаю. Возможно, это из-за моего плохого немецкого. Не могли бы вы позвонить в мою фирму и выяснить все окончательно?
Полчаса я ждала, пока секретарь соблаговолит поднять трубку телефона и позвонит-таки в Мюнхен. Окончив разговор, он еще раз повторил мне ("Пожалуйста, еще раз и помедленнее", — зловеще потребовала я), что я все же, несмотря на готовность фирмы платить через банк, должна буду заплатить наличными, поскольку у них такой порядок. К тому же при банковском переводе взимаются проценты — кто их оплатит? "Включите и их в счет — предложила я, — если вам их не оплатят, уж это, я, так и быть, оплачу сама". — "А телефонные переговоры?" — "И их тоже в счет!" — я чувствовала, что попала в какую-то абсурдную ситуацию: одни согласны платить, другие не согласны брать, да еще и явно хамят совсем не по-европейски.
От отчаяния и гнева мой немецкий удивительно прогрессировал. Азарту, с которым я препиралась, злобно складывая корявые фразы на чужом языке, позавидовала бы сама Сара Бернар. Секретарь побежал советоваться с врачом. Вернувшись, он сообщил мне окончательный вердикт: я могу не платить за рентген-панораму, но остальную сумму я должна выплатить наличными. Да что же это за контора такая, где сегодня с тебя требуют столько, а потом вдруг передумывают и прощают тебе ни с того ни с сего кругленькую сумму!
Силы оставили меня, я попросила выдать мне талончик на следующий прием и счет, чтобы самой отправить его в Мюнхен. Талончик мне дали на следующую неделю, счета не дали вовсе.
"Знаете, все, что вы мне сейчас говорили, кажется мне полным абсурдом, — заявила я секретарю на прощанье. — Я филолог, долго изучала вашу литературу и всегда считала, что Кафка умер, но теперь я поняла: времена его еще не прошли".
Кафка жил, Кафка жив, Кафка будет жить — бубнила я по пути в институт.
В тот же день мне неожиданно позвонил мой немецкий коллега. Поняв по голосу, что со мной что-то не так, он потребовал объяснить, что стряслось. Дрожащим от обиды, гнева и беспомощности голосом я поведала ему, как дурацки влипла. "Дай-ка я сам позвоню в Мюнхен", — предложил он.
"Все в порядке, — сообщил мой спаситель, перезвонив через полчаса, — я им все растолковал, они позвонили твоему врачу, и, кажется, его уломали. Не волнуйся больше. Они тебе позвонят. Обещали".
Никто мне не позвонил. В назначенный день я пришла на прием, прихватив с собой указанную в счете сумму. Решила: потребуют заплатить — отдам, больше бороться с ними не в силах. Встав с кресла и потрогав языком новенькую пломбу, я подошла, волнуясь и трепеща, к регистратуре. С трудом промямлила заранее подготовленную фразу. Что-то вроде: как мы все же уладим наши финансовые отношения? Все в порядке, вам платить не надо, мы направим счет в Мюнхен, — сказала мне медсестра. И не улыбнулась на прощанье.
Встретив своего министерского куратора, я не удержалась и рассказала ему свою печальную зубную быль. Честно говоря, ожидала, что он возмутится равнодушием и корыстолюбием своих соотечественников. Однако мои ожидания оправдались лишь наполовину. Волокиту с факсом, отправить который любому врачу ничего не стоит, он осудил. А "вымогательство"?
"Австрийские врачи, — объяснил мне мой бывалый коллега, многие годы занимающийся культурными обменами, — принимают деньги через банк только от австрийских страховых компаний, у твоей фирмы с ними договора нет, так что врач вправе потребовать с тебя оплату. В принципе, такое правило действует в большинстве европейских стран".
"Почему же тогда австрийское посольство в Москве вынудило меня купить именно русскую страховку? Ведь если бы я следовала вашим указаниям, мне бы эта тяжба не грозила". Мой коллега лишь пожал плечами. "Хорошо, — не унималась я, — а если бы со мной случился настоящий несчастный случай, например, угодила бы в аварию? Что тогда? Всей бы моей наличности не хватило расплатиться!" — "Экстренная медицинская помощь оказывается всем незамедлительно, но потом тебе все же пришлось бы связаться со своей компанией", — объяснил мой собеседник.
Ладно, пусть не авария, а просто вдруг заболела или руку сломала? Что, тоже сама плати — а это, небось, подороже зуба будет?
Из вежливости я этот последний вопрос задавать не стала, поняв, что он не по адресу: страны, в которые мы ездим, в конце концов, не обязаны следить, есть у российских страховых компаний договор с местными фирмами или нет. Нам же, отправляясь в далекое путешествие, следует помнить, что купленный за наши кровные страховой полис — только бумажка. Сама по себе она не лечит. А чтобы она заработала, надо прихватить с собой и беречь до конца поездки "на черный день" кругленькую сумму: на оплату лечения, на телефонные переговоры, на факсы, на ксерокопии.
Да, и учите языки, чтобы вести долгие переговоры со всеми теми, кто, как нам по наивности кажется, должен по долгу службы прийти к нам на помощь в трудную минуту.
Хотя и обратное влияние налицо: общение с врачами, многочисленные разговоры с представителем Ингосстраха, стрессы и волнения очень помогли моему немецкому языку. И совершенно бесплатно. Но мой случай — не правило, а, увы, исключение. Как всякий хэппи-энд.
 
МЯЭОТС О.