Пресса о страховании, страховых компаниях и страховом рынке

История развития отечественного страхования

Новый Iностранец, 1 февраля 2003 г.

Рожденные в огне

Первые российские страховые компании против «красного петуха»

1892 просмотра

От греха подальше (чтобы беду не навлекать) пожар в России предпочитали называть «красным петухом». Этот «красный петух» был ужасным бедствием и, как сто лет назад писали фельетонисты, «водился в России повсеместно», настолько, что в газетах даже имелась ежедневная колонка под названием «Пожары». В Москве в этой колонке сообщалось о 212 случаях пожаров, и это — каждый день!

Несколько раз в году случались пожары грандиозные, опустошительные, многочасовые. Несмотря на ужас происходящего, пожары привлекали огромные толпы публики. Особенно будоражащими стали зрелища московских пожаров в 1880-х годах, когда обер-полицмейстер Власовский провел блестящую реорганизацию пожарных частей. Им не только были выписаны из-за границы паровые машины для механических брандсбойтов, заведены высокие складные лестницы и другие новейшие пожарные» инструменты, но и внешний вид пожарных достиг подлинных эстетических высот. В каждой из районных городских команд даже лошади были подобраны строго по мастям: Пречистенская выезжала на вороных, Арбатская — на буланых, и т.д.

Телефоны еще не вошли в быт, Москва была двух-трехэтажная, и пожарные каланчи возвышались в каждой из 16 частей города. Маргарита Волошина, из детской комнаты которой была видна пожарная каланча, писала, что часто ребенком, устроившись на подоконнике на подушках, она смотрела «на двух маленьких человечков; высоко-высоко в небе, на самой верхушке каланчи они ходили вокруг башенки друг другу навстречу — пожарные сторожа». Увидев сверху задымление или языки пламени, дежурные на каланче давали звонок и поднимали тревогу, вывешивая на шесте, венчавшем каланчу, шары и кресты — своеобразные опознавательные знаки о месте и силе пожара (пожар № 1 был местным и слабым, а на пожары № 5, обозначаемые особой комбинацией шаров и крестов, должны были мчаться пожарные части со всего города).

Обнаружив пожар, «из сараев выкатывали пожарные дроги, запрягали горячих коней; из ворот первым выскакивал всадник с горящим факелом в руке — курьер — и галопом мчался по направлению к пожару, чтобы поскорее узнать все на месте. За ним грохотали тяжелые повозки, на них неслись пожарные в золотых касках, стоя среди лестниц, насосов и бочек с водой. Грохот получался из-за крупных булыжников, которыми мостились московские улицы, Зрелище было жутко красиво…», — писала Маргарита Волошина. А поскольку еще одним нововведением Власовского было участие в пожарном кортеже двух горнистов, которые протяжными звуками труб давали сигналы о пожаре, то очевидцы наслаждались не только светом, но и звуком.

Когда в начале зимы 1901 года бушевал грандиозный пожар, уничтоживший в течение полутора суток вновь отстроенную громаду гостиницы «Метрополь», то, по сообщению газеты «Московский листок», Театральная площадь, улицы Неглинная и Рождественка и площадь перед Театральным проездом «были заняты тысячной толпой, не расходившейся весь день».

Пожар «Метрополя» стал одним из крупнейших пожаров нового двадцатого века, пожаром катастрофическим, в результате которого потерпели финансовый крах и владельцы недвижимости и арендаторы, и строительный подрядчик. И это несмотря на то, что новостройка «Метрополя» была в соответствии с коммерческими «правилами игры» застрахована на сумму в 2,5 млн руб.

Пожар «Метрополя», начавшись ночью 14 декабря 1901 года, был потушен только через 41 час 30 мин. Пламя свирепствовало и уничтожило целиком пять этажей крыла гостиницы, выходящего на Городскую Думу (там, где в советское время был музей Ленина). Половина из 102 номеров реконструировавшейся гостиницы были заселены, Не подозревавшие о пожаре постояльцы в ту ночь крепко спали, и разбуженные «несчастные, кто в чем был, многие в нижнем белье, очутились на улице, и это все происходило при 21 градусе мороза», — сообщала газета «Московский листок».

Причиной пожара, как установили, было возгорание вытяжной трубы из самоварной комнаты — пламя молниеносно дошло до чердака. Из-за разветвленной системы вентиляционных труб огонь распространялся неконтролируемо и с необыкновенной силой. Шесть пожарных частей под руководством обер-полицмейстера Трепова, самолично прибывшего среди ночи возглавить тушение, не могли справиться, и тогда был подан сигнал № 5, по которому съехались все московские пожарные. Уже через 3 часа после начала возгорания работали несколько сот пожарных, из пожарных труб выбрасывалось 300 ведер воды ежеминутно (180 тыс. литров в час). Но плавились и прогибались стальные шпалы, использованные в качестве балок, рушились перекрытия между этажами.

Этот пожар стал разрушительным не только для здания «Метрополя», смета на реконструкцию которого исчислялась в гигантскую сумму 7 млн руб., но и для близлежащего района. Телефонные провода, пучком сходившиеся на крыше «Метрополя», рухнули, оставив без телефонной связи абонентов Никольской улицы, Балчуга, Большой Ордынки и района Калужских ворот. Потоки воды растекались по улицам, замерзали, образуя гигантские глыбы льда, проникали в подземные коммуникации, вызвав разрывы водопроводных труб.

Уже 18 декабря коммерческий суд объявил субподрядчика — Северное домостроительное товарищество — несостоятельным должником. Еще неделю, уже после того, как здание «Метрополя» обнесли высоким забором, продолжалось обрушение несущих конструкций...

Нашлась пища и для криминальной хроники. Полиция задержала несколько воришек, воспользовавшихся суматохой: «У одного отобрали похищенные из подвала… бутылки шампанского и пива, другой попался с двумя бутылками каких-то ликеров, третий задержан с бронзовыми подсвечниками, а четвертый с золотым пенсне и мельхиоровыми вещами, на которых имеется надпись «Метрополь».

Надо сказать, что 100-150 лет назад пожары наносили столь огромный ущерб, что велась тщательная статистика этих происшествий. К примеру, в период 1895-1910 годов только в 63 губерниях Европейской России произошло более 1 млн пожаров, убыток от которых исчислялся в 1,5 млрд руб. (Для сравнения, годовой бюджет Российской империи в 1899 г. составлял 1,57 млрд руб.). Ежегодный же убыток от пожаров составлял 100 млн руб., что в сравнении с бюджетами двух самых мощных министерств, составляло 31% всех расходов Военного ведомства или 35% расходов Министерства путей сообщения.

И при этом только в 60% пожаров причины были известны (33% — неосторожность, 14% — неисправность труб и печей, 10% — поджог, 3% — молния), а 40% пожаров происходило по невыясненным причинам.

О роли случайностей — 7 марта 1912 г. газета «Московский листок» сообщала о случае, происшедшем днем раньше: «В седьмом часу вечера произошел пожар за Рогожской заставой... В булочную Лукашевича, помещавшуюся в нижнем этаже трехэтажного каменного дома, пришла какая-то женщина и выронила случайно бутыль с керосином. Керосин разлился по полу. Вошедший же неизвестный мужчина, не зная, что на полу керосин, закурил папиросу и зажженную спичку бросил на пол, где и загорелся керосин. В булочной произошел переполох. Огонь начал распространяться, угрожая дому. По телефону были вызваны пожарные, которые через 2 часа потушили пламя. Часть булочной обгорела, попорчен товар. Строение застраховано в «Московском» обществе в 65 тыс. руб.».

Из-за близкой сердцу каждого русского человека привычки бросать спички и окурки на пол чуть не сгорел в 1906 году театр Солодовникова (сейчас здание Театра оперетты). Это здание было лучше всех московских театров оборудовано против пожаров — имелось аж 48 пожарных кранов, дождь на сцене, железный занавес (которым надлежало на ночь загораживать сцену как раз в противоогневых целях), а также и один из первых в Москве электросигнальный аппарат, соединенный с Тверской пожарной частью. Однако, как писал один из специалистов-страховщиков: «Охранители театра вместо бдительного надзора пригласили к себе посторонних (в том числе и женщин) и, очевидно, устроили пирушку, после чего разлеглись на покой в боковых помещениях театра». Один из участников веселья оставил непогашенный окурок, и когда огонь занялся вовсю, то стало ясно, что своими силами с ним не справиться.

Но пожарных пришлось дожидаться больше двух часов, и вот почему. Сторож по непонятным причинам не воспользовался электросигналом (возможно, он вообще не знал о его существовании). Он не сообразил воспользоваться и театральным телефоном, а в безумном состоянии рванул темной ночью в соседний магазин, благо его пустил тамошний сторож. «Соедините меня с Тверской пожарной частью», — истошно вопил перепуганный сторож театра телефонистке. «Скажите номер — тогда соединю», — невозмутимо отвечала она. Далее диалог проходил, как в дурном сне. «Я не знаю номера, у меня пожар». «Посмотрите в телефонной книге». «Здесь темно, и я ничего не вижу». «Ничем не могу помочь». Телефонистка кладет трубку, и разговор обрывается. Сторож бежит назад (так и не протрезвевший) и в сумбуре не знает, за что схватиться. И только, когда пожар разгорелся, его заметили с пожарной каланчи, и на тушение выехала пожарная часть. Но, увы, ущерб был огромным и составил 150 тыс. руб.

В начале 20 века Москва становилась многоэтажной. Старый способ обнаружения пожаров — с каланчи — явно устаревал. В 1887 году 42% пожаров обнаруживалось дежурными на каланчах, еще 41% вызовов пожарных происходил «по личному уведомлению» (то есть к пожарникам прибегали горевшие и просили приехать), и только 15% вызовов делалось по телефону. В 1912 году на полутора миллионную Москву числилось почти 39 тыс. абонентов телефонной сети, и уже 87% вызовов пожарных происходило по телефону. 16 пожарных каланчей сохранились, но с их высоты можно было рассмотреть всего 6% от числа возгораний. Постепенно входили в жизнь мельдеры электросигнализации.

Бравые пожарные, которых в Москве перед 1914 годом было почти 900 человек, вели военный образ жизни, готовые и днем и ночью выехать на место бедствия. Постепенно к конным обозам добавились автомобили. Первым был сооруженный в 1907 году необычный гибрид — на выписанное из Германии шасси «Гаггенау» сделали по специальному проекту верхушку на заводе «Густав Лист». Потом к этому «чуду техники» прибавились: в 1908 году шестиместный «Ла Бюир» (30 лошадиных сил), купленный в 1911 году за 6 тыс. руб. «Мерседес» (45 л.с.) и в 1912 году — «Бенц» (18 л.с.)

Пожарникам не всегда приходилось заниматься прямым делом, выезжали они и на иные чрезвычайные ситуации — извлекать из ям и других труднодоступных мест лошадей, коров и, конечно, людей. Так, 26 августа 1912 года из дымовой трубы шестиэтажного дома в Большом Левшинском переулке был извлечен душевнобольной крестьянин Герасим Илюшкин 20 лет, «без повреждения».

Расскажем еще о двух крупных пожарах (им был присвоен № 5, и таких пожаров происходило в год во всем городе два-три, редко семь, как в 1892 г. или шесть, как в 1896 г., а в 1890, 1895, 1899, 1902 и 1904 гг. крупных пожаров вообще не было).

В конце февраля 1912 года загорелся Голофтеевский пассаж — торговая галерея, на месте которой сейчас новый корпус ЦУМа. В пассаже помещалось 14 магазинов — галантерейных, модного платья, тканей и шляп. Заполыхало сразу и мощно, так что сгорело внутри все помещение, за исключением, правда, иконы Александра Невского в серебряной ризе, находившейся на арке внутри пассажа, и запасов тканей, хранившихся в подвале. На пожаре Голофтеевской галереи пожарные были вынуждены действовать очень быстро, поскольку рядом находились Большой и Малый театры, на помещения которых грозил перекинуться огонь. Но даже несмотря на оперативность, пожар длился более 24 часов. Хотя магазины были застрахованы на суммы от 16 до 120 тыс. руб., владельцы сами признавались, что на отделку было истрачено гораздо больше, да и не все сорта товара подлежали страховке. Общий убыток исчислялся в 2 млн руб. Через неделю после пожара в газетах появилось объявление: «100000 аршин после пожара Голофтеевской галереи. С 1 марта распродажа разных шелковых, шерстяных, бумажных материй для платьев, сукно, трико, драп, одеяла, платки, разные кружевные и подготовленные платья, плюш, котик, бархат и вельвет. В Александровском пассаже».

А в начале мая 1914 года, опять же из-за злополучного окурка, брошенного на пол рабочим, огонь свирепствовал в здании Малого театра. Наиболее пострадала та часть здания, где находились «легковоспламеняющиеся предметы», если так незатейливо можно окрестить роскошные декорации и костюмы к 15 операм и 10 балетам Большого театра. За несколько часов весь склад декораций Большого был уничтожен огнем. Материальный ущерб оценивался в 900 тыс. руб., а о художественном уроне нечего и говорить — погибли плоды трудов двух-трех поколений театральных художников, в том числе, например, работы Коровина к «Коньку-Горбунку», «Золотому петушку» и «Руслану и Людмиле». «Неприятность» заключалась и в том, что ни склад, ни его содержимое не были застрахованы, хотя в начале XX в. страховое дело было поставлено на широкую ногу.

В Москве в центральной части города было застраховано от огня до 90% всех зданий. И неудивительно, ведь в 1898 г. число пожаров в год перевалило за отметку 650, в 1907 г. — за 1000, с 1911 г. — за 1100.

«Огневым страхованием» только в Москве занимались 19 страховых компаний. Не все они были в прибыли, поскольку из-за частоты пожаров объемы страховых премий, выплачиваемые потерпевшим, могли и превысить доходы от страховых операций. Например, в 1906 году только шесть из 19 обществ были не в убытке — их совместная прибыль составила около 395 тыс. руб., в тринадцати пришлось терпеть убытки, составившие 2,3 млн руб. Страховые общества конкурировали в борьбе за клиентуру, и их оптимистические названия звучали привлекательно, а иногда и маняще: «Надежда», «Помощь», «Якорь», «Саламандра»…

Надо сказать, что по одной из версий, именно бедственные пожары стали толчком для страхового дела — первое страховое от огня общество возникло в Лондоне в 1681 году после ряда опустошительных пожаров. В России некоторые, как мы сказали бы теперь, «продвинутые» петербуржцы во второй половине 18 в. начали страховать жилые дома «северной Пальмиры» в заграничных страховых обществах (поскольку своих не было), главным образом, у англичан. Но наша патриотически настроенная матушка-императрица немецкого происхождения Екатерина Великая в 1786 г, запретила страховать имущество в иностранных государствах. В 1827 г. указом правительствующего Сената было учреждено первое Российское страховое общество, через 7 лет открылось второе, еще через 11 — третье, под именем «Саламандра». И дело пошло. В 1910 г. пять российских страховых компаний перевалили рубеж 10 млн руб. по объему операций по страхованию от огня. Лидером была все та же «Саламандра», заработавшая в 1910 г. более 28 млн руб., а в 1912 г, уже 31,5 млн руб. Немаловажно, что директором правления «Саламандры» в это время являлся отставной министр промышленности и торговли Тимирязев.

Прибыли в российском огневом страховании стали стабильными только в годы перед первой мировой войной. Были они не гигантскими, но такими, чтобы имело смысл продолжать дело. Однако, примерно до 1910 г. несовершенства тарифов и оценки сгоревшего имущества работали не в пользу страховщиков убытки выплачивались по предварительным оценочным описям (то есть по максимуму), а не по фактическим послепожарным остаткам (к примеру, склад мог быть застрахован с ценным товаром, а в момент пожара товар был вывезен, но владелец хотел получить по описи с товаром). Европейские страховщики просто поражались тому, что в России «считают возможным платить за сгоревшее имущество, не удостоверившись предварительно в том, находилось ли имущество данной стоимости на месте пожара». Выходило, что застраховавшийся жадничал при оформлении страховой сделки, но после наступления страхового случая стремился «слупить» со страхователя с избытком. Постепенно эти нестыковки устранялись законодательным регулированием — таковы были суровые требования реальности.

Надо сказать, что страховщики поставили свое дело на небывалую высоту. В этой сфере работали блестящие экономисты и математики, в коммерческих институтах стали готовить страховых менеджеров с высшим образованием. Разрабатывались теории горимости и динамические ряды рисков, в конечном счете призванные найти оптимальные тарифы, при которых уменьшалась вероятность убытков для страховых организаций.

Умелые взаимоотношения с клиентами тоже имели значение. Страховщики блюли свою выгоду, а клиенты свою. Последние иной раз даже и самоподжогами занимались, чтобы страховку получить. В ряде случаев вину клиента удавалось доказать. Одним из таких громких дел стал процесс по делу петербургского миллионера Степана Овсянникова, того самого, который был уже ко времени процесса тестем «самого» Павла Михайловича Рябушинского, одного из московских магнатов.

А дело было так. В 1875 году в Петербурге сгорела громадная паровая мельница на углу Михайловского проспекта и Обводного канала. Ее арендовал у крупного промышленника Василия Кокорева Степан Овсянников. Мельница была застрахована на 700 тыс. руб., и срок страховки истекал через два дня после случившегося пожара. Следствие установило, что поджог был умышленным, и 70-летнего Овсянникова арестовали. Почтенный купец на процессе (который вел прокурор А.Ф. Кони) всячески отрицал свою вину, говоря, что незачем было ему, крупному хлеботорговцу и коммерции советнику, поджигать мельницу, ведь только на поставках провианта в казну он ежегодно зарабатывал под миллион рублей в год. Однако суд решил, что самоподжог был, если и не с целью получения страховой премии, то с целью нанесения ущерба Кокореву, с которым у Овсянникова незадолго до пожара испортились отношения. Овсянников был осужден с лишением прав состояния, с него взыскали в пользу Кокорева 700 тыс. руб. убытка, а затем сослали в Сибирь, где и закончились в позоре и лишениях дни неудачливого богача.

Впрочем, ни эта, ни многие другие истории так и не стали уроком для любителей авантюрных доходов: пока есть страховые компании — есть и те, кто мечтает их обмануть. Хотя, получается это все реже и реже...

УЛЬЯНОВА Г.

Ваше мнение об этом материале:

— Ваше имя
— Ваш email
— Тема

Ваш отзыв (заполняется обязательно):

Укажите код на картинке слева:

Установите трансляцию заголовков прессы на своем сайте

 Подробнее »

Получить код для трансляции заголовков прессы »